Индия. Записки белого человека - [25]

— Вы художник? — спросила она, слегка повернувшись в мою сторону. — Вы так на меня смотрите, словно портрет рисуете.

Из-за едва заметного акцента и очень светлой кожи я принял ее за шведку, но она оказалась голландкой. Разговор возник сам собой и тек без принуждений и усилий своим чередом. Я заказал тали[15] и пересел за ее столик. Вскоре я уже знал, что она не замужем и путешествует по Индии одна. Было удивительно, что наши пути не пересеклись раньше, такой неслучайной и нужной казалась эта встреча.

Она жила в Пондичерри с ноября и пока не собиралась уезжать. Зарабатывала тем, что писала статьи в какой-то женский журнал, а тратила деньги на уроки шиацу.

— Сделаешь мне массаж? — спросил я и с улыбкой положил свою руку поверх ее руки. Она осторожно высвободила ладонь и быстро нажала на точку между большим и указательным пальцами. Это было так неожиданно, что я не удержался и вскрикнул.

— Сделаю, — спокойно сказала она.

Мы расплатились и вышли из кафе. Надо было решать, что делать дальше. Я поймал ее за руку и хотел предложить пойти в кино, но снова, как тогда, когда она нажала на болевую точку, по телу будто прошел электрический ток: левая, до сих пор скрытая под столом рука незнакомки заканчивалась безобразным обрубком, из которого торчали три крошечных, похожих на фасолины, пальца.

Я поднял глаза и встретился с ее улыбкой — грустной, нацеленной мимо меня и неизвестно кому предназначенной. Мы шли еще некоторое время вместе. Потом она остановилась у киоска с украшениями, а я, стараясь выглядеть как можно более естественно, пошел дальше.

Глава 6 Слон и пес Пондичерри

Пондичерри на карте похож на Петербург или Нью-Йорк. Такие же прямые улицы, такие же квадратные, сбегающие к воде кварталы. Здесь нет ни древних развалин, ни следов исчезнувших цивилизаций. Город построен французами в начале восемнадцатого века. Несмотря на то, что вот уже пятьдесят лет, как французы ушли, следы их пребывания видны повсюду. В книжных магазинах специальные отделы французской книги, в городе варят кофе-эспрессо, на полицейских, как во Франции, красные кепи. Здесь есть даже Академия искусств!

Слон лишь на секунду кладет хобот мне на голову, словно гладит по волосам, но я еще долго чувствую тепло и тяжесть от прикосновения. Слоновье благословение стоит две рупии — я кладу монетку в протянутый хобот, прямо в отверстие, и вижу, как огромное животное передает заработок коротконогому кривому хозяину. Мне хочется погладить слона в ответ, но слон уже занят, он благословляет следующего.

По улице идет человек и ведет перед собой велосипед. К раме за ноги привязаны куры — два десятка висящих вниз головой белых хохлаток. Так — бутонами в землю — носят букеты, чтобы не сломать цветы в толпе. Я не могу оторвать взгляд от качающихся в такт шагам кур — мертвые или живые? мертвые или живые?

Сотни людей сидят на асфальте — молча, со спокойными глазами, сложив ноги по-турецки. Кажется, молятся, но оказывается — просто ждут, когда позовут из здания напротив. Это биржа труда. Сколько времени я уже не работаю? Полгода?

На углу стоит старуха-индианка. Я иду мимо — в метре от нее, поравнялся, прошел, — а она все тянет ко мне руку и уже почти безнадежно шепчет вслед что-то по-французски. От неожиданности я застываю и спрашиваю на привычном английском, что ей нужно. «Мани!» — только и говорит нищенка. Я протягиваю ей деньги и при этом чувствую печаль и неловкость — зачем спрашивал?

Из-за угла навстречу мне вылетает церковь — ослепительно-белый храм с крестом на фоне синего неба. Как выдох, как взмах ресниц, как фонтан, как дерево, как «я люблю тебя!». Первый христианский храм, который вижу в Индии. Как он прост и светел! Зайти или нет? А если да, то просто посмотреть или… очиститься от Индии?

Внутри храма прохладно. Пахнет ладаном. Чудесный забытый запах! Человек восемь-десять тамильцев сидят на скамьях: кто-то просто так, кто-то молится. Через два месяца в Гокарне ко мне подойдет юноша и с робкой улыбкой скажет: «Я тоже христианин», и покажет крест, вытатуированный на запястье. Для индийцев все белые — христиане.

Я обхожу храм изнутри по периметру и при этом чувствую себя безнадежным туристом. Во мне ничего не шевелится и резонанса не возникает. Дохожу до алтаря, рассматриваю огромные аляповатые полотна слева и справа от него. Внутреннее убранство бедное. Там, где должно быть золото, — охра. На колоннах — картины с остановками Крестного пути, по семь с каждой стороны прохода. Иисус смуглый, а стражники белые. Я тоже белый, как стражник, хоть и успел загореть.

Церковь в Пондичерри похожа на деревенскую школу — чистую, бедную, с крошечными классами — по нескольку учеников разного возраста в каждом. Вот они сидят, маленькие и жалкие, и ждут Наставника, а тот все не идет. В Индии мало христиан, даже в бывших французских землях. Жаль, что это не православный храм!

Я собираюсь к выходу и слышу, как кто-то пробегает пальцами по клавишам фисгармонии. Следом — сразу под самый купол! — взлетает женский голос. И я сажусь на скамью, рядом с которой стоял. Голос бесповоротно заполняет объем храма. Фисгармония на его фоне кажется совсем немощной. Что это за язык? Что за музыка?! Я не уйду отсюда, пока не взгляну на певицу. Одна песня сменяет другую, и внутри у меня все дрожит и полнится благодарностью.