Индия, любовь моя - [2]

И оттого что в его хозяйстве всё идёт хорошо, Андрею стало приятно. Он усмехнулся. Если бы в прошлом году ему сказали, что он оставит институт, кафедру, свои лаборатории, он ответил бы, что это бред. Однако он покинул всё это и вот уже почти год живёт в самой глуши зоны Белого Одиночества и честно, с удовольствием занимается откормом лосей и коз, выращиванием травы на сено, капусты и ячменя. Кроме того, он заготавливал лес, собирал грибы и ягоды.

Когда он читал и слышал о комплексном использовании леса и притундровой тайги, он посмеивался над энтузиастами. Он считал, что они мельчат. В расцвете атомного века человечеству под силу решение более сложных задач. Таких, которыми занимался Андрей. А эти чудаки доказывали, что заболоченный лес может давать столько же продукции, сколько и южные степи. Нужно только поставить его эксплуатацию на научную основу. Не вмешиваться в его жизнь, а помогать ей. Вот так появились лосиные фермы с их автоматикой и такие чудаки лесовики, как Андрей.

Нет, честное слово, побеждают всегда энтузиасты и романтики. Здесь, в тайге, под лентами и сполохами северного сияния, он даёт больше мяса и растительных белков, чем целый совхоз. И каких белков! Великолепного лосиного мяса, отличных грибов и, главное, ячменя. А из северного ячменя получается лучшее пиво.

* * *

Лосиные стада устраивались на фермах. Андрей прикинул, что, поскольку понижение температуры неизбежно, как неизбежна последующая пурга, нужно именно в эти дни приналечь на лесозаготовку. Он уже наметил деревья на выбраковку, и теперь всё будет зависеть от соседа-лётчика. Он, как и Андрей, приехал в зону Белого Одиночества около года назад, но с молодой женой — не то датчанкой, не то финкой — нежно-белой, полной и красивой. Честное слово, лётчик был прав, когда влюблялся в неё. Она того стоила.

Андрей переключил телевид на ближнюю связь и набрал номер лётчика. Он ответил сразу же — значит, не спал. Его крупное, не столько красивое, сколько мужественное скуластое лицо с резкими чертами было оживлённо и озабоченно.

— Здорово, старина! — пробасил он. — У тебя тоже лоси сошли с ума?

— Загнал…

— Ты думаешь, что это не каприз, а действительно?..

— Да. Прогнозатор показывает: снижение температуры до сорока двух — сорока шести. Потом пурга.

— Я тоже так думал. Вчера с Эстой мы разгадывали метеорологический буревод, и у меня вышел такой же прогнозишко. Но Эста утверждала…

«Ну понятно… Сейчас и, видимо, ещё некоторое время Эста всегда будет брать верх. Таков закон неисправимой человеческой диалектики — чем мужественней мужчина, тем с большей охотой он подчиняется любимой женщине».

— Я думаю, Борис, нам нужно было бы поднажать…

— Я тоже так думаю, старина. Эста сейчас готовит затрак, а я… Ну, словом, жди меня через час. Поработаем!

Они отключились, и Андрей пошёл готовить мотопилу. Свою грузовую машину Борис поднимает в воздух в совершенно невероятных условиях. А через час уже начнётся ещё робкий, как будто привыкающий к миру, приполярный рассвет. Значит, можно будет поработать как следует.

Однако до кладовки Андрей не дошёл. Зазвонил телевид. Андрей нажал на кнопку.

— Слушай, старина, — пробасил Борис. — У Эсты взбунтовались соболи. Пойду помогу ей. А ты делай так: вали лес, а я подлечу не на вертолёте, а на дирижабле. Затрелюем всё до разу.

— Борис, но прогнозатор утверждает, что…

— Мы тут посоветовались… Эста считает, что пурга пойдёт не раньше чем через десять часов. За это время знаешь сколько мы с тобой наворочаем!

Спорить бесполезно, — раз сказала Эста, Бориса не переубедишь. И кроме того, он из тех, кто верит не столько приборам и технике, сколько самому себе.

* * *

За дальним лесом встали вздрагивающие столбы северного сияния. Алые, зеленоватые, желтоватые, цвета листового золота и всякие иные, быстро меняющиеся краски, отчуждённые столбы. Значит, на солнце и в самом деле началось возмущение, и Эста, может быть, и права: пурга начнётся через десять часов.

Андрей встал на лыжи, заложил за спину топор, а пилу повесил так, как в детстве вешал сумку или в юношестве рюкзак: на одно плечо.

Лес стоял тихо и торжественно. Голые, зыбкие лиственницы, тёмные ели в тяжёлых нашлёпках снегов — сейчас на них вспыхивали отражения сполохов и снежинки мерцали застенчиво и тревожно, как тысячи крохотных звериных глаз. Осины, кустарник, берёзки и всякое иное разнолесье притихли и даже не потрескивали от мороза. Идти на лыжах было сущим удовольствием, и Андрей поначалу прошёл на самую дальнюю делянку, которую раньше всех следовало очистить от перестойных деревьев и ненужного подроста.

Делянка была ближе всех к дому Бориса — всего каких-нибудь километров пятьдесят. Когда Борис поднимет в воздух хлысты и повезёт их на лесопункт, Андрей успеет перебраться на вторую делянку. Таким образом, за день он расчистит две самые дальние делянки. Весной и летом к ним не подберёшься, а сейчас он сделает доброе дело.

Он повесил на сук свою личную рацию и поставил её на приём. Потом обошёл первый ствол и подрубил его топором. Пила, сладко подвывая, вгрызалась в древесину. Сразу запахло хвоей, скипидаром и ещё чем-то удивительно пряным и вкусным. Таким, что голова чуть закружилась, а потом постепенно утвердилось состояние рабочего азарта.