Индейцы озера Титикака - [26]

Все это подтверждают находки множества обломков керамики, поверхность которой обработана, несомненно, инковским способом, а раскраска слегка напоминает тип тиуанакский. Нашли мы и несколько обломков, возможно, еще более древних.

Сама деревня также очень старая. Ее наивысший расцвет относится к тиуанакской эпохе, как о том свидетельствует множество осколков сосудов, типично тиуанакских, периода расцвета и периода упадка этой культуры. В центре деревни я находил почти на каждом шагу обломки прекрасно обработанных сосудов, расписанных в большинстве своем стилизованными головами кондоров и иногда также изображениями пумы. Кондор и пума были, очевидно, тотемами. До Тиуанако отсюда не слишком далеко, едва 50 километров по прямой, и все-таки это расстояние способствовало тому, что тут развились отличия в характере орнаментальных украшений, которые я назвал бы местным вариантом.

На каждом холме острова есть специальное место, отведенное для божеств, под влиянием христианства называемое теперь кальварией. На самой вершине обычно находится оградка или маленькая постройка из камней с нишами, в которых лежат глиняные миски с остатками древесного угля и камеди, стеклянные бутылки и осколки от них, остатки свечей, а главное — остатки маленьких очагов и масса осколков глиняных сосудов и мисок, современного и недавнего производства.

Эти кальварии, по-видимому, и в старину были местами, отведенными для божеств, или священными местами, которые после принятия христианства получили новые названия; однако здесь не перестали совершаться тайные обряды, колдовство, ворожба, сохранившиеся под ветхим плащом христианства от древних эпох. Об этих вещах индейцы хранят непроницаемое молчание; ни разу они при мне на эту тему не разговорились, хотя бы чуть-чуть. Я только узнал, что у них есть колдовство доброе и злое и что они стараются прежде всего вызвать чарами успех в разных делах: богатый урожай, плодовитость людей, животных, земли и т. п.

Злое колдовство должно призвать несчастье, болезни и смерть на голову врага, Я видел на острове две смерти, которые не могу объяснить и которые индейцы считали следствием злых чар. В обоих случаях у людей образовывалась на левой стороне живота своего рода язва, которая быстро росла, пока в теле не открывалось отверстие, и человек умирал. Я описал эти случаи знакомым врачам в Ла-Пасе, однако даже они не смогли определить причину смерти.

* * *

Я добросовестно взобрался на все вершинки и на своей карте обозначил все кальварии. Самую высокую вершинку, которая называлась Селенкойя, я оставил под конец. Она дальше всего от деревни, на дорогу к ней необходимо было взять с собой еду и воду, поскольку на лишенных растительности иссохших вершинках нет ни капли воды. С нами шел наш маленький верный друг Кармело, двенадцатилетний мальчик. Мы взошли на вершину Пака-Пакани, где недалеко друг от друга находятся две кальварии, поглядели с высоты на мелкий залив Котаня, на берегу которого есть пара домишек и поля, принадлежавшие асьенде Супикачи, и уже увидели цель своего пути, вершину Селенкойя. Она совсем невысока, на глаз едва 300 метров над гладью озера, для того, однако, кто не знает, что такое восхождение по крутому склону в разреженном воздухе на высоте 4000 метров над уровнем моря. После десяти минут подъема по крутизне задыхаешься, легкие работают, как мехи, и сердце бьется так, что его ощущаешь где-то в горле. Ко всему этому надо внимательно смотреть под ноги, так как между клочками засохшей острой травы к земле прижаты пучки кактусов разных видов, некоторые из них с шипами длиной десять сантиметров. Такой шип может проткнуть толстую кожу крепких ботинок, серьезно поранив ногу.

Лишь для Кармело это неважно. Он прыгает в своих резиновых сандалиях, которые обул в далекий и трудный путь; обычно он ходит босой и по острым камням, и по утреннему инею, Скачет из стороны в сторону легко, словно козленок, минутку здесь, минутку в другом месте, тут очистит красный плод кактуса, там поймает луговую кобылку и не пройдет мимо поля бобов, чтобы не «запастись» толстыми зелеными стручками.

Все время вверх. Скала, по которой мы идем, как будто покрыта сыпью. К ее поверхности словно приклеены маленькие каменные шарики. Кармело утверждает, что эти шарики, раздробленные в воде, — превосходное лекарство против сердечных болезней.

Поднимаемся на шероховатую каменную площадку, приблизительно в 50 метрах под вершиной горы. Внизу под нами, в глубине, на берегу озера, лежат асьенды Супикачи и Пако, обе с церквушками, крытыми гофрированным железом, в окружении лачуг, населенных индейцами, которые раньше, до аграрной реформы, должны были работать на асьендах. Теперь они свободны, и им принадлежит половина земли.

Владельцы асьенд на Сурики никогда не были особенными богачами. На местной бедной почве наш земледелец едва прокормился бы. Здешнему землевладельцу, однако, и небольшая асьенда обеспечивала в целом удобное существование, поскольку индейцам за труд он не платил, только иногда, в исключительных случаях, давал немного картошки. Индейцы просто принадлежали ему вместе с землей, и он их прилежно эксплуатировал по доброму обычаю своих предков конкистадоров.