Инцидент - [32]

– Толково, – кивнул головой капитан и тяжко вздохнул. – А если… уж прости, майор… если ты вдруг уже того… перекинулся?

– Слушай симптомы, Демьян Сергеевич. – Карибский принялся загибать пальцы. – Внимательно следите за каждым: регулярные нарушение речи и замедленная реакция. Ответы невпопад. Неспособность вести сложные диалоги. Неадекватное чувство юмора. Правда, в случае с матёрыми тварями это не очень поможет. Если кто вознамерится отойти от группы в одиночку и будет повторять попытки постоянно под любыми предлогами или без оных. Любого, кто отбился от группы и вернулся один или даже вдвоём, – изолировать в карцере.

– Ты серьёзно насчёт юмора? Кулагин, значит, точно мимикран, причём с самой учебки, – невесело усмехнулся Журавлёв.

– Если серьёзно, капитан… – Карибский вновь глянул на свои позорные ботинки, помотал головой, разгоняя остатки сна, и только теперь осознал всю глубину сырой бездны, что разверзлась у них под ногами. – Если я перекинулся, вам всем конец. Потому что кроме меня никто не сможет проверить остальных аналитиков, а значит, никто не сможет гарантировать, что они правильно проверят вас. Коли так, Демьян Сергеевич, уясни это твёрдо: ни один человек из опергруппы не должен вернуться в Победоград! С этой секунды мы все под карантином.

– Погоди, Тор! – Тут и до капитана стало доходить, что он не просто на опасном задании. – Но ведь, чёрт дери, уже никто не даст гарантий, что ваш тест пройдёт как надо! Ведь вы все вчера полдня шлялись по территории где попало! И ты тоже! Да и я! Я вообще спал один в штабе! А стоит такой твари попасть под землю, к людям, у-у-у… да мы просто накроем ей шикарную поляну!

– Именно! Будь готов стрелять в своих, Демьян. И стрелять массово. Гарантирую, что те двое – не последние. Более того, у нас в группе есть аппарат беспроводной связи «Алтай-2», его необходимо опечатать в сейфе. Никто не должен иметь даже шанса связаться с центром. Вряд ли тебя это утешит, но некая гарантия есть: тест Кемпфа настолько сложен, что никакому мутанту не воспроизвести его по памяти. Мне, по крайне мере, такие не встречались. А я смогу.

– Если есть такой, шибко мозговитый, а? Что тогда?

– Тогда, – медленно проговорил майор, тщательно разделяя слова, – тогда, повторяю: нам всем конец. Хватит болтать. Отдавай команду на карантин.

* * *

Утреннее построение получилось то ещё.

Во-первых, никто не спал, даже техники, которых боевая тревога напрямую не касалась. Попробуй не проснуться, когда на улице завывает сирена! Да не просто на улице, а посреди объекта на границе Пустоши, где боевая тревога может означать лишь самый неширокий спектр возможностей – от чрезвычайно опасно до смертельно опасно.

Во-вторых, оказалось, что именно нижнюю границу спектра она и провозвестила.

Злые, осунувшиеся бойцы слушали капитана в напряжённом молчании. Когда слово держал майор, молчание загустело, углубилось, стало почти материальным. Конечно, никто не паниковал и не шарахался друг от друга – не те люди. Всё-таки спецназ!

Но косились на товарищей вполне ощутимо.

Особый сюрреализм словам о карантине придавала обстановка – вокруг суетились деловитые аппараты, вертолёты летали, экскаваторы грызли землю, сварка трещала и сверкала – шла нормальная жизнь. А на её фоне звучал приказ: карантин, за периметр не выходить, изоляция под угрозой расстрела, дробь связи до особого распоряжения майора Карибского лично.

Технике при таких словах положено замирать. Самосвалы, погрузчики и вертолёты должны были остановиться, уставившись помертвевшими глазами фар в пустоту, ожидая своих хозяев. Но здесь отныне у хозяев были свои проблемы, которые никак машинерию на затрагивали. С чего бы ей обмирать?

Контраст нервировал полным своим несоответствием.

А когда люди вникли в суть, нервировать их стала именно она.

Карантин.

Такое простое слово из обихода доктора Айболита! Но не добрый доктор ждал по ту сторону приказа, а пуля. И долг. Или кое-что похуже – кошмарный монстр, которым может оказаться любой из твоих однополчан и друзей.

Капитан Журавлёв нарезал новую диспозицию. После «вольно! разойдись!» бойцы порысили к боевым постам, бодро сбиваясь в отделения. И перекатывались меж ними нехорошие разговорчики.

– Витько-то вчера, слышь, чуть не час в одиночку под «козелком» провалялся.

– Ты до оружейки один ходил?

– А ты?

– Фиг тебе, Шура, я с Витьком вчера работал, вон и Кулагин нас видел, его БТР рядом стоит!

– Ты сечёшь, что капитан полночи спал в штабе? Один?

– Так выходит, что если майор прав, то всем рисуется песец!

Окопались в новом расположении по всем правилам. Установили огневые точки, распределив сектора огня. Бронемашины перегнали с зоны парковки, окружив её могучими бортами и могучими пулемётами. Не всю, конечно, но угрожаемые участки перекрыли намертво.

Майор только досадливо морщился, глядя на милитаристскую суету, ведь против нового противника она была бесполезна. Враг был внутри. Враг прямо сейчас, очень может быть, рука об руку со своей пищей перегонял машины, окапывался, затаскивал ДШК взвода тяжёлого оружия на крыши кунгов.

Но Карибский молчал, ничем не выказывая недовольства. Ему, как и всем здравомыслящим офицерам, было понятно: в работе спасение. Пока люди мечутся и носят тяжести, они не успевают думать. Совсем скоро позиция будет окончательно готова и придёт срок рутины, и вот тогда начнётся самое страшное, потому что бойцы задумаются. Что полезет в результате наружу из самой глубины души, или подсознания, или иного человеческого нутра? В такой ситуации будет много чёрного, майор не сомневался.