Инцидент в «Кукушке» - [17]

– Бегство есть бегство. Неважно, на месяц или вообще навсегда.

– По мне так лучше бы навсегда. Оставшись здесь, мы только будем терзать себя. Но на переезд ведь нужны деньги?

– Нужны. Но дело не в деньгах… Мы сможем заложить наш дом – теперь он стоит гораздо больше, чем когда я его купил… Да и сад у меня на диво… – он замолчал, глядя поверх посаженных им деревьев на ухоженную траву, на маленький летний домик, построенный на опушке леса, на склоны холма с цветущими бледно-лимонными примулами… Сколько труда и любви вложено в эти несколько акров!

– Есть и другие сады, дорогой, – утешила его Труди, проследив за его взглядом. – Я знаю, для тебя это будет ударом, но признайся, сейчас это все – удовольствие маленькое… Никто не требует немедленного решения. Почему бы нам не отправиться в путешествие, совсем ненадолго, всего, быть может, на месяц? Помнишь, ты когда-то мне обещал? А когда мы вернемся, возможно, все уже образуется… Если же нет, мы всегда найдем хорошее местечко где-нибудь подальше отсюда.

Эдвард поднялся.

– Я подумаю, Труди. Это все, что я могу пока обещать. Я слишком стар, чтобы сразу вот так обрубить свои корни.

Он прошел в небольшую комнату, которая служила ему кабинетом, опустился в старое обитое кожей кресло с чувством, близким к отчаянию. Возможно, он слишком устал, и то философское настроение, на котором он держался всю жизнь, теперь уже не спасало. Он был в ужасе от того, что в его душе поселился гнев – чувство, которого он всегда избегал. Он почти ненавидел девушку, ставшую причиной его несчастий. Зло, исходившее от нее, отравило его.

Он постарался не думать об этом и трезво взглянуть на вещи. Его положение хуже, гораздо хуже, чем он раньше предполагал. Здравый смысл диктовал немедленно покинуть поселок. Здравый смысл его любящей и простоватой дочери Труди… Долг по отношению к ней перевешивал его стариковские чувства, его боязнь бросить все, к чему успел привязаться. Долг и холодный, рассудочный здравый смысл, присущий Квентину, для которого стремление к истине не что иное, как донкихотство. Так или иначе Труди, безусловно, права, продолжая настаивать на своем. Он ничего не добьется.,. Всему виной его проклятая гордость! Но если решиться уехать, достигнет ли он равновесия и покоя? Разве что Труди станет полегче… И как начать снова писать, смирившись с несправедливостью? Без дома, без привычных интересов, отказавшись полностью от борьбы? Сделать тот единственный шаг, против которого так восстает его сердце? Позорное бегство! Неужто настолько бесславно пройдут его последние дни?…

Эдвард беспокойно вскочил, и ноги сами понесли его на лужайку. Разворошить бы сено в оранжерее, да лень! Он присел на траву и взглянул на Бродуотер, как глядел все эти годы. Он будет тосковать по нему и по всему остальному… И где взять средства на жизнь? Как же решиться?

Внезапно в кустах послышался шорох и из них показалась знакомая розовая мордашка.

– Хэлло, мистер Лэтимер!

– Хэлло, Кэрол Энн, – ответил Эдвард, заставив себя улыбнуться. – Я что-то давненько тебя не видел.

Девчушка хитровато прищурилась.

– Я больше с тобой не играю.

– Ничего, дорогая… Мне тоже что-то не хочется…

– Мама мне запретила.

Эдвард вздрогнул, как от удара, и в ту же секунду из соседнего дома позвали:

– Кэрол Энн! Сейчас же иди сюда!

Девчушка вспорхнула, бросившись к дому. Эдвард вновь услыхал сердитый голос няньки:

– Ах, противная ты девчонка! Мама запретила тебе там бывать.

Раздался шлепок и затем отчаянный рев.

Эдвард нахмурился, не в силах сдвинуться с места, но через мгновение нетвердой походкой направился к дому. Труди, выглянув из окна, поспешила навстречу.

– Что случилось, отец? Опять что-нибудь нехорошее? Лэтимер застонал.

– Я изгой, Труди! Даже детям запрещают ко мне подходить.

– Какой ужас! В самом деле?…

– В это трудно поверить, не так ли? В глазах окружающих я – старый пакостник, которого следует остерегаться. Подумать только, что всему виной эта женщина!

Таким мрачным Труди еще никогда его не видела.

– Ну что ж, тогда решено! – резко сказала она. – Мы с тобой уезжаем. Теперь-то, папа, и ты понимаешь…

– Конечно, Труди, конечно… – Эдвард слишком устал, чтобы спорить. – Мы уедем и никогда не вернемся. Какой же смысл, когда связаны руки. Наверное, я прямо сейчас позвоню Квентину и все ему сообщу.

В этот вечер они почти не говорили о будущем. Труди, считая, что отдых превыше всего, предлагала поехать в Швейцарию, где в прошлом году одна из ее старых школьных подруг провела замечательный отпуск. Она откровенно радовалась, а Эдвард все больше мрачнел. Сказалась усталость, и ровно в десять он отправился спать. Когда Труди, которая любила поспать утром, спустилась вниз на следующий день, то с удивлением обнаружила, что Эдвард позавтракал и, заметно повеселев, наливал кофе в термос.

– Собираюсь поохотиться в солончаках, – сказал он. – Ты, надеюсь, не против?

– Конечно, папа, делай, что хочешь, – Труди с беспокойством оглядела его. – Сегодня жаркий денек, ты не слишком устанешь?

– Мне это пойдет лишь на пользу, – уверенно ответил Эдвард.

– Хорошо, дорогой, только не задерживайся там слишком долго, а то я начну волноваться. Мне самой нужно в Рэмсфорд, но к чаю я постараюсь вернуться.