Иная сила - [18]
— Значит, император и наш нынешний гроссмейстер в безопасности? — заключил фон Штраубе.
Комтур покачал головой:
— Он в опасности, и ничуть не меньшей, чем несчастный Людовик Шестнадцатый! Только опасность, подстерегающая его на каждом шагу – это не шумливая революция, а тихий тайный заговор.
— Тихий и тайный, но тем не менее вы о нем знаете…
— Я знаю не о самом заговоре, — возразил комтур, — а, как и многие тут, знаю лишь о том, что такого заговора просто не может не быть. Ибо нынешний император ненавистен слишком уж многим.
— И в чем же причина столь глубокой ненависти к нему? — спросил фон Штраубе.
— Ох, как вы мало знаете о стране, в которую попали, — вздохнул граф. — Это уже само по себе небезопасно. Придется мне представить вам некоторую… Назовем это диспозицией, ибо до баталии, как я чувствую, недалеко. Сию страну населяют лишь дворяне и смерды, а между ними никого, наподобие европейского третьего сословия. Мать нынешнего императора Екатерина (к слову сказать, сына своего глубоко презиравшая) опиралась исключительно на дворян. Да, при ней были и бунты смердов, но то происходило где-то далеко, я бы сказал – бесконечно далеко, если соизмеряться с размерами Европы. Бунты подавлялись, главарей четвертовывали, а императрица счастливо правила в течение тридцати пяти лет. Ибо знала, что щедро ею награждаемое дворянство не воспрянет против нее никогда. Был у нее и ближайший круг фаворитов, по богатству и могуществу превосходивших и монархов иных. Так что она была защищена двойною стеной… С чего же начал правление ее помазанный сын (относящийся, кстати, к памяти матушки ровно так же, как она при жизни относилась к нему самому)? Именно с того, что взломал обе эти стены. С маху отринул от себя всех фаворитов. Осталась всего пара близких ему людей – граф Ростопчин, которого мы имели честь лицезреть, да еще Кутайсов, произведенный в графы из брадобреев. Но и этим ведомо, что в любую минуту могут попасть в опалу ввиду неуравновешенности характера императора. А дворянство, главную опору своей матушки, он низвел почти до положения тех же смердов. Теперь дворянина можно запросто лишить дворянства, что ранее было почти невозможно, прилюдно высечь, в кандалах отправить в Сибирь. Следственно, недовольство императором столь велико, что достаточно одного призыва… И вот я спрашиваю вас – может ли не быть заговора при подобных обстоятельствах?
Слушавший его внимательно фон Штраубе вынужден был согласиться:
— При подобных обстоятельствах заговор должен был созреть уже давно.
— И это понятно не вам одному, — подхватил комтур. — Это понимают здесь все! Оттого в воздухе и растворено столько шпионов… Но и заговорщики соблюдать секретность умеют. Насчет каждого из них у государя имеются лишь смутные подозрения, и более ничего. Так что это, пожалуй, самый странный заговор в мире: всем известно, что он есть, ибо его, как я уже говорил, не может не быть; а вот кто в нем замешан – неведомо. Это несмотря на Тайную экспедицию, на карликов, умеющих прятаться в воздухе. Я, конечно, разумею тех, кто действенно замешан, ибо в смысле настроения замешаны все. Общий их девиз: «Скоро это все лопнет!» И когда государь применяет крайние меры – лишает дворянских титулов, сечет, отправляет в Сибирь – он делает это всегда по отношению к виновным, ибо, хоть и в разной мере, но все тут участники заговора.
— А государь догадывается об этом? — спросил фон Штраубе, пораженный тем, что услыхал.
— В какой-то мере – да, — сказал граф. — Но в своей битве с дворянством он успел зайти столь далеко, что уже не в силах поворотить назад. Он чувствует, что остался почти один среди ненавидящего окружения. Не зря его излюбленный персонаж – принц Гамлет из комедии Шекспира. Точно так же его зовет к мщению тень отца, убиенного собственной супругой, матушкой Павла; точно так же он в одиночку каждодневно принимает бой, конечный исход коего предрешен; точно так же в этой безнадежной баталии он принимается всеми за умалишенного. И точно так же знает, что в этом враждебном Эльсиноре судьба его уже взвешена.
Некоторое время фон Штраубе молча обдумывал услышанное, наконец сказал:
— Все это удивительно и страшно; однако при всем том я решительно не понимаю, зачем понадобилось убивать меня, если вы ищете причину покушения в этой стороне, в тех моих словах о мрачном видении. А главное – кому сие могло понадобиться? Императору?
— О нет, только не ему! — отозвался Литта. — Мрачных пророчеств на свой счет император наслышан с лихвою. В крайнем случае вас бы сгноили в остроге, как поступили уже со многими прорицателями.
— В таком случае – вы полагаете, это могли быть заговорщики?
