Имя на камне - [84]

— Но как он об этом узнал? Кто предупредил? — вырвалось у меня.

— Очевидно, был сигнал… Вот я же говорила — вы чуть опоздали, — он, конечно, знал все. Так и не удалось выкрасть господина фон Барда… Впрочем, с ним все-таки покончили…

— Как? Кто?

— Этого не могу сказать, но точно помню, что передавала сообщение о его гибели. Возможно, партизаны…

Когда Галина Дмитриевна ушла, я задумался, сравнивая ее судьбу с Валиной. Ровесницы, обе радистки, пошли на фронт добровольно, обе были в тылу врага, но сколь различны их судьбы!..

— Сергей Васильевич, а что — Кудинова имеет награды, не интересовались? — спросил я.

— Она звание Героя имеет…

— Итак, после войны вы сменили фамилию? — спросил Крестов последнюю из вызванных свидетельниц.

Не вид ей не более сорока. Но по документам она числилась 1920 года рождения Дородная фигура, лицо румяное, полное.

— Я вышла замуж за Пахотина.

— Вы знаете, зачем мы пригласили вас?

— Могу предположить…

— Нас, в частности, интересует Валентина Олешко. Ее судьба. Что бы вы могли рассказать о ней?

— Я уже давала показания в сорок четвертом году… Олешко ничем не выделялась, выполняла задания, как в мы все.

— Какие именно?

— Сейчас уже не вспомню… Там было что-то связано с забастовкой торфяников. Ее посылали выяснять.

— Этот факт нам известен. Еще?

— Ходила в лес искать партизан. Но, как в все мы, старалась избегать встреч. Не стану ее оговаривать… Конкретные факты мне лично неизвестны.

— Но если бы они были, то вы, как старшая в группе, видимо, знали бы об этом?

— Очевидно.

— Кому вы докладывали о работе группы?

— Я понимаю ваш вопрос… Вас интересуют мои отношения с майором фон Бардом… Да, я использовала его симпатию ко мне на благо общего дела. Мое истинное отношение к нему я доказала позднее…

Все это было сказано спокойно, сдержанно, даже с некоторым достоинством.

— Извините, но ваши отношения с фон Бардом нас не интересуют, — сказал Крестов. — Когда вам стало известно о заговоре?

— Я о нем ничего не знала… Вы спросите, почему меня не вовлекли в него? Меня ненавидели, да. И я сознательно старалась вызвать ненависть к себе, чтобы заслужить доверие абвера.

— Повторяю вопрос: когда вам стало известно о заговоре?

— Когда все участники его были уже арестованы. Я ездила в командировку в Таллин.

— До отъезда в Таллин вы ничего не знали о заговоре?

Здесь впервые она заколебалась с ответом. Но решила сказать правду.

— …Я узнала буквально за пять минут до отъезда. Машина ждала меня, так что я все равно не смогла бы никого предупредить.

— От кого вы узнали о заговоре?

— От фон Барда. Он пересказал мне донос Клыкова.

— Как он реагировал?

— Он был встревожен. Сам факт заговора внутри абверкоманды мог сказаться на его карьере. Ведь он ставил организацию русской группы себе в заслугу, подавал рапорты.

— Но все-таки вы, после того как узнали о заговоре в группе, могли как-то подать знак? — спросил я.

— Я же не знала всех участников. То есть я могла лишь предполагать. Я чувствовала настроение Микеровой, Олешко… Но даже если б мне удалось встретить их за эти пять — десять минут, они бы не поверили мне — сочли, что я их провоцирую.

— Вы вернулись из Таллина. Вас повезли в жандармерию. Кто вас повез?

— Майор фон Бард.

…Допрос продолжался. Вначале его вели в камерах-одиночках. Затем всех согнали в полуподвальное помещение, впрочем, довольно просторное, и расставили лицом к стенам. Посредине стоял стол следователя, тут же находилось несколько гестаповцев в черных рубахах без ремней. Время от времени из какого нибудь угла доносился сдавленный крик… От Микеровой добивались ответа, кто ее послал в Нарву; она объясняла свою поездку предложением Клыкова. Тогда ввели его как свидетеля, и он тут же на очной ставке дал показания и даже начал было в чем-то оправдываться, но, заметив, что он сильно пьян, гестаповцы вытолкали его за дверь.

— Ну, полюбуйся на свой фрейлейн! — сказал фон Бард, введя Веру в помещение.

И Вера по очереди обходила всех и спрашивала Лишь одна из девушек расплакалась и сказала, что она ничего не знала толком, была лишь одна болтовня. «Ведь правда ничего серьезного не было — выпили, наговорили глупостей?» — спросила Вера Андреева Валю. Так же, как и фон Бард, Андреева была заинтересована в том, чтобы принизить значение всей этой истории.

— Их били? — спросил Крестов Пахотину.

— При мне уже нет. Олешко решила взять все на себя и призналась в том, что она направила в Нарву Микерову. Но к кому и зачем — говорить отказалась. Я слышала, что она писала майору письмо, где, ссылаясь на параграф из устава: «За действия солдат отвечает их командир», брала всю ответственность на себя. Но письмо это не было предъявлено при допросе.

— Как вел себя фон Бард?

— Он подошел к Вале. Правая рука у нее была перебита, висела плетью. Стояла с трудом, покачиваясь. Майор распорядился, и ей дали чашку кофе. Потом он сказал: «Я считал вас фрейлейн, а вы солдат, командир… Полное раскаяние — жизнь. Согласны?». Она тихо ответила: «Нет!». Затем он сказал ей, но громко, чтоб слышали все: «Вам не удалось и не могло удаваться… Но — попытка! Смысл? Советская разведка давно вас ищет как предателей. Здесь вы пользовались свободой». «Свободой быть вашими холуями, это вы называете свободой», — перебила его Валя. Майор тотчас отошел от нее и, обретясь к следователю, заговорил с ним по-немецки. Смысл был таков, что допрашивать, пытать — бесполезно. Они ничего не знают… и вообще это были лишь одни разговоры. Но для примера следует наказать. Потом он обошел всех и спрашивал каждого: «Раскаиваетесь?». Тех, кто раскаялся, отделили. А семерых — Валю, Лену. Мишу, Колю, Тоню, Дуню и еще кого-то — тут же вывели на берег и расстреляли.