Имя мое Трифон - [2]

— Это всего лишь аллегория, мой повелитель, маленькая метафора. Для полноты картины...

— Это маразм, лекарь, старческий маразм! И не смей со мной спорить, несчастный, ибо со стороны виднее. Говори по существу. Ты что-нибудь слышал при этом или ранее? Что вещает голос?

— Он... Я не знаю, как это сказать. Он говорит... нет, не могу воспроизвести его слов. Они звучат оскорбительно для римлян.

— Что ты все лишь, драная борода? Здесь нет никаких римлян, только ты и я. Не бойся, я не собираюсь выносить бредни больной на подиум. Не в моих правилах выметать сор на площадь... — сжатые в линию губы Гордиана свидетельствовали о том, что терпение его на исходе. — Итак, что вещает голос? Я жду.

— Он... он богохульствует.

— Как тебя понимать? Это все равно, что ничего не сказать. Говори прямо, Вулкан тебя поглоти!

— Он смеется над нашими богами. Утверждает, что никто из них не способен совладать с ним, потому как он сам — такой же бог и даже выше. Никто и никогда не справится с ним, кроме...

— Кроме? Что ты заткнулся, смеситель трав? Какое лекарство надо сочинить, чтобы выгнать злобного духа из тела моей дочери? Поднимись с колен и, набравшись мужества, произнеси наконец-то, что поведал голос! Если средство окажется верным, я щедро награжу тебя. Только не рассуждай, говори самую суть, пока великий Марс не раскроил твой крутой лоб моим мечом. Что ты слышал?

— Я слышал имя, — лекарь с трудом встал на ноги и замолчал.

— Двуликий Янус! Не обессудь этого недоумка, не знающего входа и выхода! Я что, всякий раз должен колоть тебя копьем, чтобы ты договаривал слово? Если ты слышал имя, так скажи его, и дело с концом.

— Трифон, — выдохнул лекарь. — Его зовут Трифон.

— Трифон...— в раздумье повторил Гордиан. — Трифон, который сильнее наших богов. Хорошо... С этого надо было начинать, любезнейший. Ты свободен, — Гордиан брезгливым жестом отбросил от себя ученого старика-соглядатая, наказав ему в спину, чтобы позвал стоявшего у дверей стражника, через которого был вызван “на ковер” один из видных военачальников, ближайших сподручных проконсула-императора.

Коротко введя его в курс дела, Гордиан повелел найти Трифона, где бы тот ни был, причем жестко ограничил время на розыск.

— Приведешь ко мне того Трифона, который возьмется излечить мою дочь.

— Смилуйся над верным слугой, господин, — попытался сопротивляться воин, — как я его найду?! Трифонов тысячи, а земля наша необъятна. Я разделяю твое горе, но...

— Никаких “но”, мой друг, это приказ. Земля полнится слухом, а в нашем случае речь идет о необычном человеке... Одним словом, жить захочешь — найдешь.

Гордиан оказался прав. К тому времени семнадцатилетний Трифон уже был известен по всей Малой Азии. Он родился и вырос на фригийской земле, в селении Кампсада, и с раннего детства выделялся среди сверстников какой-то неведомой обывателю лучезарностью характера: не мог отрок пройти мимо чужой беды, будь то злополучная бедность семьи соседа или разбитая коленка малолетнего приятеля.

Однажды молитвою Трифона были спасены от голода жители его родной Кампсады, где на полях свирепствовали вредители, пожирая не только хлебные злаки, но и всю зелень в округе. Насекомые были изгнаны, и посевы поднялись, принеся ко времени жатвы обильный урожай... А Трифон возвратился к своему делу, которое позволяло ему пребывать в размышлениях о тайнах мироздания и беседах со своим Создателем. Юноша пас гусей на берегу озера.

Здесь-то, посреди гогочущего стада, наперебой приветствовавшего царских посланцев, притомившихся в розыске, он и был обнаружен. Что ж, гуси могут и подождать, пока не исполнится то, чему быть надлежит. Он рад, что может помочь царской дочери.

И, легкий на подъем от сострадательного сердца, Трифон отправляется в дорогу... Когда свита Гордиана с юношей была еще в пути, с дочерью императора приключился последний судорожный припадок. Дьявол в девице заговорил снова.

— Не могу! — надсадно стонал он, сотрясая юное тело. — Не могу больше здесь находиться, — сюда идет Трифон! На третий день он будет тут... Я ухожу!

И нечистый дух, вынужденный по воле Божией во второй раз сообщить то, о чем предпочел бы молчать, вышел из дочери императора. Очевидцы утверждали, что девица мгновенно просветлела лицом и разумом и с той поры к ней возвратились и грация и красота.

А Трифон, как и было объявлено супостатом, пришел во дворец на третий день, где его встретили весьма радостно и с почетом. Но сомнения у императора оставались: уж больно загадочной казалась вся эта история, не поддавалась она его трезвому и практичному уму. И Гордиан обратился к святому с такими словами:

— Я вижу,— сказал он,— что Фортуна благосклонна к тебе, юноша. Моя дочь здорова! Она весела как прежде, и даже, к моему удивлению, пуще прежнего. Выходит, ты — чудотворец!

— Это не я,— смиренно возразил Трифон,— но Бог мой, Господь...

— Не торопись, юноша! — Гордиан предостерегающе поднял руку. — Ты не должен перебивать старших, а сейчас к тому же перед тобой император. Скажи, можешь ли ты выполнить одну мою просьбу, если она не противоречит твоей вере?