Imprimatur - [80]
– Как сложно во всем этом разобраться! – вырвалось у меня из глубины сердца.
– Не так сложно, как тебе кажется. Я уже говорил тебе: вороны летают стаями, орел парит в одиночку.
– А знание всего этого поможет мне стать газетчиком?
– Нет. Только создаст препятствия.
Далее мы продвигались храня молчание. Сентенции аббата мало сказать изумили меня, вот я молча и переваривал их. Особенно поразило меня, как рьяно бросался он на защиту короля-Солнца, чей мрачный и надменный лик был явлен мне, когда речь шла о Фуке. И все же я восхищался Атто, пусть мои младые лета и не позволяли мне в полной мере понять и воспринять те ценные знания, которые он мне расточал.
– И еще одно. Знай, королю Франции нет нужды затевать что-либо против Вены: если империя рухнет, в ответе будет трусость императора Леопольда. Когда турки подошли к Вене, тот бежал под покровом темноты, как какой-нибудь воришка, а народ в бешенстве колотил кулаками по его карете. Нашему Бреноцци следовало бы об этом знать, ведь венецианский посол в Вене присутствовал при сей жалкой сцене. Коли хочешь, так слушай Бреноцци, но не забудь: когда папа призвал Европу на борьбу с турками, лишь одна держава помимо Франции уклонилась: Венеция.
Тут уж я и вовсе прикусил язык. Атто не только блистательно разбил все обвинения Бреноцци в адрес Франции, поворотив их против Леопольда I и Венеции, но и раскрыл мне подоплеку подозрений стекольщика в свой адрес. Обдумать последнее доказательство феноменальной прозорливости Атто у меня, однако, не хватило времени: мы добрались до того мрачного места под названием «Архивы», где накануне попались в сети, расраставленные Угонио и Джакконио. Согласно договоренности несколько минут спустя появились и они сами.
Никогда нельзя было с точностью установить, откуда но из-под земли перед вами вырастут эти мрачные личности, и в дальнейшем мне не раз пришлось в этом убедиться. Как правило, их появление предварялось резким запахом козла, тухлятины, гнилого сена, проще говоря, специфическим набором ароматов, сопровождающих римских бродяг. После чего возникали и их силуэты, на первый взгляд похожие на выходцев с того света.
– И ты называешь это планом? – истошно завопил аббат Мелани. – Два обалдуя и больше ничего. Прими это, мой мальчик, пригодится подтирать Пеллегрино задницу.
Не успели мы рассесться вокруг фонаря, дабы обделать дельце, о котором договорились в ходе предыдущей встречи, как Мелани буквально взорвался. Приняв из его рук обрывок бумаги, переданный ему Джакконио, я тоже не мог удержаться от возгласа удивления.
Мы условились с искателями реликвий о следующем: они получают свою страницу из Библии, за которую так держатся, лишь в обмен на тщательно разработанный план подземных галерей, протянувшихся в утробе города, начиная от «Оруженосца». Мы были твердо намерены оставаться верными взятым на себя обязательствам (Атто считал, что эта парочка еще понадобится нам) и принесли с собой закапанный кровью клочок бумаги. В обмен же получили грязную бумажонку, которую и бумагой-то можно было назвать лишь с большой натяжкой. Сотни дрожащих, переплетающихся между собой в каком-то безумном пароксизме линий были нанесены на нее. Если иные и имели начало, то конец их терялся в естественных складках этой обветшавшей, видавшей виды и, по правде сказать, вот-вот готовой распасться материи. Атто впал в ярость и обращался ко мне так, словно эти два существа уже прекратили свое существование, сметенные ураганом его презрения:
– Этого следовало ожидать. День-деньской копающиеся в дерьме под землей, словно кроты, просто не могут быть оделены разумом. Подумать только: мы вынуждены прибегнуть к их помощи, чтобы продвигаться по подземному Риму!
– Гр-бр-мр-фр! – явно задетый за живое воспротивился Джакконио.
– Молчи, презренный! Лучше послушай, что я скажу. Страницу получите, когда я этого захочу, не раньше. Имена ваши мне известны, я друг кардинала Чибо, государственного секретаря Курии. Могу сделать так, что ваши реликвии никогда не будут признаны подлинными и никто больше не купит у вас хлам, который вы здесь прикапливаете. И потому вы окажете нам свои услуги, с Малахией или без оного. А теперь живо показывайте, как отсюда выбраться.
Трепет охватил грозных расхитителей древних захоронений, осле чего Джакконио печально поместился во главе нашего отряда и махнул рукой в неопределенном направлении.
– Уж не знаю, как им это удается, но они всегда находят в темноте дорогу, без фонаря, как крысы. Ступай за мной, ничего не бойся, – заметив мое беспокойство, проговорил Атто. Выход, к которому вели нас наши провожатые, был в противоположном «Оруженосцу» направлении. Чтобы воспользоваться им, нужно было протиснуться в такую узкую дыру, что это едва было под силу Угонио и Джакконио: для этого им пришлось чуть ли не распластаться. Атто тут же стал чертыхаться, и не только из-за узости прохода, но еще и потому, что запачкал кружева манжет и красные чулки.
Странно, что аббат постоянно был одет в самое дорогое и изысканное платье – и когда находился в своих покоях, и когда по ночам спускался под землю. Наряд его был непременно из самого дорогого материала: генуэзского атласа, саржи, испанского ратина, клетчатого поплина, фландрского камлота, дрогета, ирландского драпа, и неизменно отделан шитьем, металлическими пластинами, канителью, лентами, волнами кружев, наложенных друг на друга рядами, и галуном. И все это великолепие он обрек на печальный и бесславный конец только потому, что не имел в своем гардеробе повседневной одежды.
