Империя - [46]

Ждать пришлось недолго. Дашуня не успела осилить и половину бокала, как вдруг до ее ушей донеслись слова, с которых частенько начиналась ее самотерапия.

— Ты смотри, и эта уродка здесь.

Дашуня оглянулась. У самого входа топталось четверо вошедших — пара развязных мальчиков с модной трехдневной щетиной и влажными, припухлыми губами, чья смуглость и характерный нос с горбинкой выдавали в них уроженцев Кавказа, и две крашеные блондинки, затянутые в супермодные брючные костюмы из материала, напоминающего мокрый бархат. Одна из них сейчас зло пялилась на нее. Дашуня пригляделась. Мать моя женщина! В этой злобной сучке она узнала одну из тех тварей, что так самозабвенно поливали ее грязью тогда, шесть лет назад, когда она впервые переступила порог своего института. Бог ты мой, неужели она запомнила ее с того времени? Девица, заметив, что их разглядывают, скривила губы в брезгливой гримасе и снова громко прошипела:

— Ну вот, ни одного приличного места в Москве не осталось. Везде эта лимита нагадила.

Еще три года назад Дашуня, услышав эти слова, только втянула бы голову в плечи и попыталась побыстрее удалиться, но то было три года назад… А сейчас она развернулась к вошедшим и мило улыбнулась, а затем сделала приглашающий жест. И сам поворот, и приглашающий жест очень сильно напоминали движение кошки, когда она потягивается со сна. Все это чепуха, что мужчины западают на длинные волосы или ноги, попку орешком или высокую грудь, главное — как женщина двигается. Нет, если у тебя красота есть — на здоровье, при прочих равных шансах ты сможешь зацепить любого, но если рядом с тобой вдруг окажется замарашка, которая умеет двигаться… Дашуня овладела этим искусством в совершенстве, так что у мальчиков с Кавказа при взгляде на нее тут же заблестели глазки. Девица это тоже заметила, и ее кукольное личико пошло пятнами. Она тут же развернулась к одному из мальчиков, тому, который был повыше, и произнесла этаким капризно-раздраженным тоном:

— Акмаль, мне здесь не нравится, пошли отсюда!

Парень заколебался. Но Дашуня еще раз молча улыбнулась и слегка изменила положение ног. Это оказалось последней каплей. Парень насупился и зло бросил:

— Заткнись, и так уже третий клуб тебе не катит. Здесь останемся.

Он обошел ее и двинулся в сторону столика, за которым сидела Дашуня. Вслед за ним потянулись еще двое. Девица скривилась и несколько мгновений оставалась на месте, потом нехотя пошла за ними.

Усевшись за столик, Акмаль вытащил из кармана своего черного пиджака (как эти дикие мальчики с гор обожают черный цвет) объемистое черное же портмоне, демонстративно раскрыл, позаботившись, чтобы Дашуня увидела пачки стодолларовых купюр и российских тысячных, занимавшие два отделения портмоне, поднял руку и небрежно щелкнул пальцами. За его спиной тут же нарисовался официант:

— Что желаете заказать?

Акмаль важно оттопырил губу:

— Коньяк, французский, мясо и, это, фрукты, киви там, бананы и все такое. — Он повернулся к Дашуне: — Что будешь, я угощаю.

Дашуня улыбнулась и, слегка опустив подбородок, так, чтобы на веки упали тени и глаза загадочно поблескивали из-под ресниц, особым образом покачала головой. И тут же сбоку послышалось шипение крашеной блондинки:

— Ты что, Акмаль? Кормить эту тварь…

Акмаль побагровел:

— Заткнись!

Но ту уже понесло:

— Ну уж нет! Сначала ты тащишь нас за стол с этой лимитой, затем собираешься… — Ее тирада была прервана хлесткой затрещиной. Голова блондинки дернулась, а зубы клацнули так, что Дашуня удивилась, как это она не прикусила язык. Акмаль зло прорычал:

— Дура, — и, повернувшись к Дашуне, криво усмехнулся: — Не обижайся, у нее язык, как у змеи. Я ее выгоню.

Блондинка, на щеке которой расплывался красный отпечаток мужской пятерни, судорожно всхлипнула и, вскочив на ноги, ринулась к выходу. Акмаль качнулся было в ее сторону, но не встал, а лишь презрительно вздернул верхнюю губу и откинулся на стуле.

— Э-э, пусть идет, завтра все равно прибежит. — Он повернулся к Дашуне: — Ладно, тебя как зовут?

Дашуня одарила его одной из своих самых загадочных улыбок, но история уже потеряла для нее всякий интерес, поэтому она, словно не слыша вопроса, неожиданно спросила:

— Акмаль, а что это у вас за часы?

— Это, — Акмаль с гордостью задрал манжету, — золотые, «Ролекс», пятьсот долларов стоят, у друга купил. И кошелек, хороший, большой, за триста. Настоящая кожа.

Дашуня снова улыбнулась, но на этот раз в ее улыбке сквозила ирония.

— Извините, Акмаль, но вас, похоже, обманули. Вот смотрите. — Она протянула руку и, мягко обхватив пальчиками его запястье, развернула часы циферблатом вверх. — Здесь написано «Ролекс», но вот видите, на стрелочках колечки, а это фирменный знак совершенно другой часовой фирмы — «Брегет». По-видимому, там, где делали эти часы, их производство поставлено на поток и данная конструкция разрабатывалась именно под «Брегет», но в России эта марка гораздо менее известна и потому непрестижна, так что специально для нас на циферблат налепили другое название. К тому же, — ее улыбка стала еще снисходительнее, — золотой «Ролекс» никак не может стоить пятьсот долларов. Да и вашему портмоне красная цена рублей сто пятьдесят. — Дашуня сочувственно вздохнула. — Не сердитесь, но, чтобы покупать по-настоящему достойные и престижные вещи, надо в этом хоть немного разбираться, а не просто заиметь достаточно большие деньги.