Империя страха - [49]

Ноэл оставался в стороне от сумятицы подготовки, опять занявшись микроскопом. Перспектива путешествия в загадочную Адамавару интриговала его, но он не мог поверить в африканский Эдем, где Адам-вампир ощутил священное дыхание жизни.

Единственным, кто заметил равнодушие Ноэла, была Лейла. Цыганка считала, что имеет право вмешиваться в его занятия, и, хотя это ему не нравилось, наступил день, когда он даже обрадовался этому, потому что микроскоп уже не поглощал полностью его внимание, не отвлекал от раздумий о будущем.

– Ты не любезен со мной, – сказала Лейла с укоризной, имея в виду сдержанность Ноэла, особенно в беседах наедине. В последнее время он говорил с ней более доверительно, в ответ она делилась своими сокровенными мыслями. Не будучи прилежной христианкой, Лейла не имела другого исповедника, да и не хотела, ей нравилось думать о Ноэле как о друге, если уж она не могла сделать его своим любовником. Цыганка получала удовольствие, делясь с ним мыслями, которые остались бы в тайне, однако сейчас она не могла вызвать Ноэла на откровенность.

– Извини, – сказал он ей, – у меня много работы, из-за «Феникса» отстал. В микромире надо увидеть еще очень многое, а я далеко не все понимаю.

Лейла сидела на веранде рядом с ним.

– Ты печален, – заметила она, – в плохом настроении. Знаю, тебе не очень нравится путешествие в джунгли, но ты не можешь отказаться.

Она говорила по-английски лучше, чем при первой их встрече, и, хотя знала различия между «ты» и «вы», в разговоре с Ноэлом упрямо употребляла менее официальное обращение. Он ей отвечал тем же.

– Ты поняла меня правильно, – сказал Кордери. – Лес – плохое место, там мы уязвимы. Уже пять лет на факторию не нападали, но это потому, что черные, живущие рядом, получают больше от нашего присутствия здесь, чем от грабежа наших складов. Они держат дальних соседей ни расстоянии эффективнее наших пушек. Квинтус привык доверять туземцам, и надеется жить с ними в мире. Я в этом не уверен.

Кроме того, здесь свирепствует лихорадка. Квинтус годами искал лечение. Он оставил кровопускание как безрезультатное, пробовал местные лекарства, но все напрасно. Днем здесь жарко, ночью холодно. Я знаю, что Квинтус исходил пешком пол-Европы и что посланцы папы и князей не задумываются о тысячемильных путешествиях, но в Европе есть дороги, колодцы и климат более мягкий. Не знаю, далеко ли Адамавара, если она вообще существует, но дорога туда и обратно будет длинной, эта затея напоминает мне игру в кости с чертом, где кости падают не в нашу пользу.

– Тогда не иди, – сказала она просто. – Я останусь здесь с тобой ожидать возвращения наших друзей.

– Могу ли я оставить Квинтуса? – возразил Ноэл. – Могу ли пожелать ему удачи, если уверен, что его может подстерегать опасность? Со смертью матери он кажется мне единственным настоящим другом на свете, даже родственником. Я не могу оставить его: не верю, что Лангуасс будет о нем заботиться.

Лейла не обиделась на его слова о родственниках, так как не хотела быть ему сестрой.

– Это копия прибора, построенного твоим отцом? – спросила она, указывая на микроскоп после небольшой паузы. – Можно мне посмотреть?

Он показал, как смотреть правым глазом в микроскоп, закрывая левый, положил ее пальцы на колесико наводки резкости.

– Что это? – спросила она.

Ноэл объяснил, что это маленькое семечко, начинающее расти, и здесь можно рассмотреть росток, корешок.

Потом рассказал немного о работе с микроскопом Кенелма Дигби в Гэйхерсте. Объяснил, что Дигби оспаривал теорию присутствия, утверждавшую, что все органы животного уже есть в яйцеклетке и растут вместе с зародышем вплоть до рождения. Вместо этого Дигби поддерживал теорию эпигенезиса, по которой все части организма появляются постепенно, а яйцеклетка очень проста и в своем развитии резко изменяется.

Ноэл объяснил, что Дигби, доказывая свою теорию, брал кладку яиц, разбивал их в разное время и наблюдал развитие зародыша с помощью микроскопа.

Рассказал, что Дигби был атомистом, верившим, что все состоит из мельчайших частичек и все можно объяснить, если описать атомы, их взаимодействие, изменения. Но объяснения стали слишком сложными, Лейла с трудом следила за ними. Она попросила рассказать, чем занимается сам Ноэл.

– Я тоже изучаю развитие семян, зародышей, – объяснил Ноэл, – думаю, что процесс развития, посредством которого мельчайшие организмы становятся законченными живыми существами, – это размножение, в котором живые атомы постоянно делятся. Полагаю, что они изменяются по заранее установленной схеме. Я видел, что ткань простых растений состоит из множества похожих частиц, живых атомов. Такие же атомы я наблюдал в тканях животных: печени, коже. Жидкость в организмах, кровь, сперма состоят из частиц в сыворотке, вода в реке полна живых существ, некоторые похожи друг на друга.

Мне интересны эти атомы, потому что они могут переносить болезни: мой отец однажды обсуждал это с Кармиллой Бурдийон. Нас учили думать о болезни как о нарушении функций организма, но наши тела сложнее такого простого понятия. Думаю, что болезнь – это повреждение частичек тела, возможно, что-то меняет их плохо или неправильно. Думаю, что в организм, особенно в кровь, часто проникают посторонние частицы и атомы. Может быть, кровопускание лечит некоторые болезни не восстановлением равновесия функций тела, а тем, что освобождает чужие частицы, но оно как метод работает несовершенно, не борется с основной причиной заболевания. Действенными лекарствами могут быть те, атомы которых борются с атомами болезни, а не нашего тела.