Империя Солнца - [16]

После Утрехтского мира, к которому Империя не имела отношения, среди европейских наций всё больше утверждались силы внутреннего распада. Усилие по защите Европы и достижения её единства, которым она наслаждалась уже в экуменистическом Средневековье, было вновь расколото после краткой кульминации, связанной в основном с символической фигурой Евгения Савойского.

Фридрих Великий должен был сказать: «Истинным императором был именно принц Евгений». В своей сущности он также раскрыл творческие плоды соединения итальянского духа с германским. Германским было его строгое чувство чести и верности, строгость и серьёзность, которая, как кто–то сказал о нём, в другие времена сделала бы из него создателя аскетически–воинского ордена, — такого, как орден тамплиеров, иоаннитов или тевтонских рыцарей. Но итальянской и латинской была его просвещённая смелость, его чувство равновесия, его быстрота зрения, заставлявшая его немедленно замечать пределы возможного и невозможного — и потом, humanitas, выражающаяся в благородном стиле, в любви к искусству, в интересе к размышлениям (можно вспомнить, среди прочего, тесные связи, существовавшие между принцем и Лейбницем). Первоначально слабый телосложением, он смог заставить себя подчиниться самому себе с энергией Игнатия Лойолы, став в полной мере господином своего организма, который он не щадил в предприятиях войны, где всегда фигурировал первым среди первых. Он умер тихо, в полноте своих способностей, 21 апреля 1736 года. Его нашли около его рабочего столика с руками на лице, вечером, перед тем, как он собирался продолжить рассматривать проблемы Империи. Его прах покоится в Соборе Св. Стефана в Вене. Его прозвищем было «Благородный рыцарь», der Edle Ritter. И, как мы уже сказали, возможно, сегодня как никогда его фигура представляет собой символическую ценность европейского итало–германского символа, демонстрируя всё то, что могут силы двух народов, когда они находят пути для творческой встречи.

Eugenio di Savoia //La Stampa, 21 мая 1943 г.

ПРЕОДОЛЕНИЕ АКТИВИЗМА

Трудно оспаривать тот факт, что лозунгом нашей последней цивилизации является «активизм». Экзальтация и практика действия—то есть всего того, что есть усилие, подъем, борьба, становление, преобразование, вечный поиск, непрекращающееся движение, обнаруживается везде. И мы сегодня видим триумф не только действия, но также и философии sui generis на её службе, при помощи систематической критики и мощного спекулятивного аппарата создающей концепции действия алиби всякого рода и пригоршнями выливающей презрение на ценности, свойственных всякой иной точке зрения. Таким образом, из–за концентрации на аспекте «становления», «развития», «истории» современный глаз всё больше привыкает пренебрегать в вещах аспектом «бытия»: в «активизме» задают ритм «историцизм» и «динамизм», и мы видим, что в тех же науках принципы, вчера считавшиеся неизменно действительными и по сути очевидными, сегодня считаются гипотетическими допущениями, управляемыми функцией становления научного знания. Мы видим, что в тех же религиях толкования нового типа не содержат никаких претензий на абсолютность и трансцендентность, которую представляли догмы и «откровения»; и уже не замечают то, что в подобные моменты становления, свойственные истории религиозного стремления, на этой основе без колебаний продвигаются к ещё более вредоносной гуманизации. В философии это ещё очевиднее.

Прагматизм, волюнтаризм, актуализм и так далее — все эти течения, хотя и в различной форме, совпадают в единственном мотиве, делая ничто иное, как переводя в спекулятивную область саму сегодняшнюю жизнь: её волнение, её лихорадку скорости, её механизацию, направленную на уменьшение всякого расстояния в пространстве и времени, её застойный и лишённый дыхания ритм, достигающий своего предела у англосаксонских народов, и прежде всего у американцев.

Здесь тема активизма действительно доходит до кульминации в почти что пандемическом пароксизме: она поглощает всю жизнь с ускорением, которое, кажется, не знает больше препятствий. В то же время горизонты всё более сводятся к мраку и грязи совершенно временных и конъюнктурных реализаций, где демонизм коллектива в полной мере завладевает существами, лишёнными всякой традиционной опоры, заражёнными превосходящим всякие пределы беспокойством, подчиняющимся пробуждённым силам, во многих отношениях являющихся субличностными и лишёнными облика, и подталкивающими к «идеальному животному» новой ариманической цивилизации. Таким образом, мы пришли к ситуации, призывающей тех, кто ещё не совсем забыл древние традиции, составлявшие наше истинное духовное благородство, остановиться и приказать себе вернуться к высшей точке зрения. И можно критиковать указанную ориентацию современного мира не от имени застоя или интеллектуальной или эстетизированной абстракции, а от имени того же действия: демонстрируя, что современный мир, по сути, больше не знает почти ничего о том, что такое действие на самом деле. То, что он превозносит, — это только низшая форма действия, и именно в этом состоит отклонение и опасность. В действительности, действие действию рознь: есть здоровая активность, а есть активность, являющаяся просто лихорадкой, возбуждением, головокружением без центра, которая, вовсе не свидетельствуя о силе, как обычно считают, демонстрирует только бессилие и отсутствие способностей.