Империя солнца - [18]

— Англиски… мальчик. Иди сюда.

— Нет — вон он едет.

Парень подался вперед, выругался по-китайски и схватил Джима за запястье. Его пальцы забегали по металлическому браслету, пытаясь расстегнуть замок. Китаянки не обращали на происходящее никакого внимания; куры мирно спали у них на коленях. Джим стряхнул было руку, но парень тут же перехватил его за предплечье. Другой рукой он уже успел достать откуда-то из-под куртки нож и явно собирался отхватить Джиму кисть.

Джим вывернулся. Прежде чем парень успел снова схватить его, он опрокинул на него корзину с колен той китаянки, что сидела справа от него. Парень упал навзничь, молотя ногами по пронзительно кудахчущей птице. Женщины вскочили на ноги и принялись на него кричать. Не обращая на них внимания, он спрятал нож и пошел за Джимом, который метнулся сквозь толпу пассажиров, показывая им на бегу синяк на руке.

Ярдах в ста от остановки был перекресток с авеню Жоффр. Джим добежал до поворота и остановился передохнуть у запертого на висячий замок парадного входа в «Нанкин-театр», где в прошлом году крутили пиратскую китайскую копию «Унесенных ветром». Полуразобранные лица Кларка Гейбла и Вивьен Ли красовались на фоне арматуры и вида на горящую Атланту, едва ли не в натуральную величину. Плотники-китайцы снимали фанерные щиты с написанным на них дымом пожарищ, который вздымался высоко — казалось, в самое шанхайское поднебесье — и был едва отличим от настоящего дыма, все еще висевшего над многоэтажками Старого города, где нерегулярные гоминьдановские части пытались было остановить японское наступление.

Парень с ножом по-прежнему маячил у Джима за спиной — обходил пешеходов, подскакивал на носках дешевых кед. Посреди авеню Жоффр был расположен полицейский пропускной пункт, выложенные из мешков с песком огневые позиции обозначали западную границу Французской Концессии. Джим прекрасно отдавал себе отчет в том, что ни вишистская полиция, ни японские солдаты даже и пальцем не пошевелят, чтобы ему помочь. Как раз в эту минуту они с головой ушли в созерцание одномоторного японского бомбардировщика, который на бреющем шел над беговой дорожкой стадиона, так, словно собирался прямо здесь зайти на посадку.

Тень от самолета скакнула через улицу, и в тот же момент Джим почувствовал, как парень с ножом сорвал у него с головы школьную шапочку и одновременно ухватил за плечи. Джим рванулся вперед и побежал через толпу, через улицу к пропускному пункту, вскакивая в коляски рикш, спрыгивая по другую сторону и крича во весь голос:

— «Накадзима»!… «Накадзима»!…

«Вспомогательный» китаец в вишистском мундире хотел было ударить его бамбуковой тростью, но тут один из японцев-часовых запнулся на ходу и посмотрел на Джима. Его взгляд зацепился за японские закорючки на металлической полоске, которую Джим унес недавно из разбитого истребителя на аэродроме в Хуньджяо, а теперь выставил, как пропуск, перед собой. Едва снизойдя до того, чтобы обратить внимание на мальчика, он, не торопясь, пошел дальше, но успел разрешающе качнуть в его сторону стволом винтовки.

— «Накадзима»!…

Джим влился в очередь, выстроившуюся перед пропускным пунктом. Как он и предполагал, его преследователь тут же растворился среди нищих и болтающихся без дела рикшей-кули на французской стороне изгороди из колючей проволоки. И в который раз Джим уяснил для себя одну простую истину: его единственными защитниками в Шанхае были японцы, с официальной точки зрения — его главные здесь враги.

Нянча ноющую руку, злясь на себя за то, что лишился школьной шапочки, Джим наконец добрался до Амхерст-авеню. Синяки он старательно прикрыл рукавом рубашки. Мама постоянно переживала из-за того, что на улицах Шанхая его поджидают разного рода опасности, и даже понятия никакого не имела о его долгих разъездах на велосипеде по всему городу.

На Амхерст-авеню было пусто. Толпы нищих и беженцев все куда-то подевались. Ушел даже старик у ворот и унес с собой жестянку. Джим побежал по подъездной дорожке, мечтая поскорей увидеть маму, как она сидит на диване у себя в спальне, и поговорить с ней о Рождестве. Он уже решил для себя, что о войне не скажет с ней ни слова.

К парадной двери был прибит длинный матерчатый свиток, весь покрытый японскими иероглифами, печатями и регистрационными номерами. Джим нажал кнопку звонка и стал ждать, пока Второй Бой откроет ему дверь. Он чувствовал себя измотанным, изношенным, как вконец стоптанные туфли у него на ногах, а еще он заметил, что вор успел разрезать ножом рукав его блейзера — от локтя вниз.

— Бой, быстро!… — Он начал было выговаривать привычное: — Убью!… — но осекся.

В доме было тихо. Во флигеле для прислуги не спорили между собой над чаном грязного белья ама, и привычного стрекота ножниц садовника, подстригающего газон вокруг клумб, тоже не было слышно. Кто-то выключил мотор насоса, подающего воду в бассейн, хотя отец строго-настрого велел не останавливать его всю зиму, чтобы не испортился фильтр. Он посмотрел вверх, на окна собственной спальни, и увидел, что решетка кондиционера опущена.

Джим слушал, как в пустом доме отдается эхо звонка. Тянуться к кнопке еще раз у него уже не было сил; он сел на полированную ступеньку и стал дуть на разбитые колени. Трудно было даже представить, каким образом родители, Вера, девять человек слуг, шофер и садовник могли все одновременно уйти из дома.