Империя полураспада - [9]

– Засулье, – послышался в конце вагона командирский голос проводницы, – кто у меня здесь?

Пока она обходила вагон, раздавая билеты собиравшим пожитки пассажирам, поезд заметно сбавил ход и, наконец, притормозил на небольшой украинской станции. Остановка была непродолжительной, поэтому те, кто выходил, путаясь в узлах и чемоданах, спешили покинуть вагон, беззлобно переругиваясь с другими шустрыми пассажирами, желающими тоже выскочить на перрон чтобы успеть за несколько минут стоянки купить у дефилирующих вдоль состава бабушек с ведрами и корзинками полными всякой снеди, что-нибудь вкусненькое, домашней выпечки или засолки.

Родион выплеснулся из тамбура в шумной волне пассажиров, которая быстро растеклись по асфальту, лишь кое-где оставляя маленькие группки людей, как клочья разноцветной пузырящейся пены.

– Родион! Родька! – разлился над толпой могутный глас.

Рожнов оглянулся. Могутным гласом его встречал Жэк, то есть Женька, – давнишний друг по дальневосточным, колымским, алтайским и, Бог его знает каким ещё скитаниям. Это дурацкое прозвище, прочно прилепившееся к нему на долгие годы, Женя получил по созвучию с именем.

– Родька! Здесь я! – снова возопил он, пробираясь сквозь толпу. – Молодец, что приехал. Отдохнешь у меня, как у Христа за пазухой. Я такой дом отхватил, ахнешь!

Всю дорогу до деревни Женька разглагольствовал о плодородии украинской – «хай живэ и процвэ!» – земли, хвастался усадьбой, женой и детьми, которых он уже успел прижить на «плодородной вильнанэнкой Вкраине». Слушая его, Родион не забывал осматривать окрестности, поскольку ему не доводилось еще бывать на Украине. Во всяком случае, он убеждался в правоте своего спутника. Подсолнухи – в полтора-два человеческих роста – выглядывали из-за разномастных плетней. Кое-где сквозь более редкие загородки можно было заметить огромные тыквы и живописные лопухи огурцов, плотными кольцами окружающие деревенские мазанки. Родион знал, что украинские дома в деревнях возводят из самана, но нигде в Российском государстве таких вылепленных из глины и обложенных вагонкой игрушечных хат ещё не видывал. Собственно, у каждого места на земле свои законы, своя жизнь.

– Слушай, Жэк, может ты и прав насчет плодородной земли, но мне кажется, дело в другом, – осадил своего друга Родион.

– То есть как? – опешил тот.

– Здесь же Чернобыль поблизости, – Рожнов неопределённо махнул в пространство рукой. – До сих пор по Рассеюшке, а особенно у нас в пожарных войсковых подразделениях бродят сплетенки о местных мутантах, о дикой мистике, приютившейся в здешних, довольно дивных краях, ну и всё такое.

– Скажешь тоже! Вон сосед мой, композитор. Так он прежде, чем в деревне дом купить, самолично все тут с радиометром облазил. И землю в лабораторию возил. Тоже москвач навроде тебя.

Последнюю фразу Женька произнес с едва скрываемым сарказмом – видимо, не хотелось обижать друга, но и скрыть презрение к москвичам было выше его сил.

– Чем же тебя так москвичи обидели? – усмехнулся Родион.

– Да так… – Женька явно не хотел продолжать скользкую тему.

– Жэк, а как у вас с рыбалкой? – помог ему долгожданный гость.

– В точку, старик! – обрадовался Жэк. – Ты такого еще нигде не видел, ни на Каспии, ни на Колыме, ни на Амуре, ни, тем более, на Москве-реке.

– Ну уж! – хмыкнул Родион.

Это раззадорило Евгения, и весь оставшийся путь Рожнову пришлось слушать об огромных щуках – почти акулах, – которых можно поймать в местной речке даже на голый крючок. Речка тоже была своеобразной достопримечательностью: оказывается, во времена половецких набегов она стала непреодолимой преградой для легкой азиатской кавалерии. В здешних местах погибло множество кипчаков, половцев, в общем, басурман.

Непринуждённо болтая, друзья вышли к берегу неглубокой, спокойной и удивительно чистой речушки, которая из-за густо раскиданных по ней островков походила на самые настоящие плавни.

– А вон и моя фазенда, – Жэк указал на довольно большой дом, красовавшийся на отлогом берегу, одним углом увязший в лесу огромных подсолнухов.

Место было действительно красивое, ничего не скажешь. И «фазенда» выделялась из общей картины саманных мазанок своей бревенчатой, очень богатой для этих мест, конструкцией с настоящим мезонином. Но Рожнов не спешил изливать восторги по этому поводу: поживем – увидим.

Галя, – довольно пышная Женькина жена, его старенькая мамаша и трое сорванцов встретили гостя приветливо, без излишней настороженности, с какой обычно приглядываются к городским. Сразу же собрали обед и кроме изрядного количества разносолов на стол водрузили объемистую бутыль с настоящей украинской горилкой.

Стол ломился от блюд со студнем, рыбой горячего копчения, фаршированных кабачков, солёных арбузов, помидоров, огурцов, патиссонов, цыплят в соевой подливке и прочей объедаловки. Глаза прям-таки разбегались. Можно подумать, хозяева ждали не одного гостя, а целый московский гарнизон. Но обилие еды никогда ещё никому не помешало. Тем более, стол обосновался прямо в яблоневом саду. И ароматы созревающих яблок явно разжигали без того уже разгоревшийся аппетит.