Империя - [78]

— Хароудел, в твоих словах, конечно же, есть истина, но сам посуди, — в Корантаре у нас все ещё стоят два легиона, которые, в случае чего…

— Боги всеведущие, Хотар, ты так говоришь, будто я восстание имел ввиду, — возмутился Хароудел, — неужели ты думаешь, что я настолько тупой?

Взгляд южанина послужил горцу весьма красноречивым ответом.

— Сам ты дурак, — пробормотал он, — я говорил о том, что можно вздёрнуть какого-нибудь смертника. Мало, что ли, у тебя в тюрьмах таких сидит, а, Велена?

— Вообще-то да, — покачала головой Велена, — на то они и смертники, чтобы не в камерах сидеть.

— Ну, не так важно, — отмахнулся горец, — главное, что я вам сказать хочу, так это то, что если мы сейчас поддадимся Императору, он сразу же сядет нам на шеи и ножки свесит. Будет пить кровушку нашу, как чёрт знает кто, а что-то делать с этим будет уже поздно, потому что мы прогнёмся под него!

— Хароудел, ты мне вот что объясни, — спросил его Хотар, — ты предлагаешь нам обмануть Императора, сказав ему, что мы казнили Донака, но на самом деле просто повесить какого-то преступника. Если мы этого не сделаем, то ты говоришь, что Император начнёт требовать от нас больше и больше. Но скажи, друг, если он будет думать, что мы подчинились ему, то какой вообще во всем этом будет смысл? Разве смерть мнимого Донака будет для него отличаться от смерти настоящего?

— Конечно же, нет, — согласился горец, — но я говорю не о том, чтобы дать ему отпор сейчас, нет. Сейчас мы слабые, как котятки, а он силён, как медведь. Конечно, он нас раздавит, если мы ему фигу покажем.

— Тогда о чём ты говоришь, Ро? — спросила Велена, окончательно потерявшая мысль.

— Я говорю о нас. О тебе, мне и чёрненьком. Если мы сейчас казним Донака, то мы сами уже не сможем называть себя правыми. Мы станем трусами, слабаками и ничтожествами, которые будут смиренно принимать каждое слово этого вашего Императора и думать про себя: «ну что я могу поделать, он ведь правитель, да и требует не слишком многого». Когда я был совсем мальчишкой, я говорил с Хальгой, этой зеленомордой бестией, которую по какой-то странной причине считают Богиней. Она тогда много о чём говорила, но я запомнил только такие слова — «Вы, люди, обладаете удивительным даром. У вас есть душа, власть над которой имеете только вы сами. Вы можете сделать её крепкой, как камень, или мягкой, как гнилое дерево, можете сделать её светлой, как солнце, или чёрной, как ночь. Все в вашей власти, вы можете быть сильными или слабыми. Можете предавать друзей или быть им верными, можете любить или ненавидеть». Так вот. К чему я это говорил, хотите вы узнать? А к тому, что если Донак умрёт по нашей вине, то это станет гнилью в наших душах. Мы совершим предательство, настоящее предательство, и сделаем это по собственной воле. А если мы пустим в наши души эту гниль, то тогда уже не станет у нас сил для того, чтобы противостоять всему остальному. Мы станем такими же, как и люди в этом проклятом городе — улыбка на лице, вера в голове и пустота в груди. Да, Хотар, я уже успел прогуляться по Соладару, и скажу тебе, горцы в своё время брали рабов в Империи. Да, было дело. Но штука в том, что все те рабы, что жили у нас, гнили душой, они подчинялись нам и гнили. И здесь, в Соладаре, живут те же самые рабы с гнилыми душами. Они могут свободно ходить по улицам, могут свободно молиться своему Богу, но ошейники висят у них на шеях, а духи их такие же мягкие, как гнилое дерево. Тьфу. Ублюдки.

После этой речи и Велена, и Хотар застыли в гробовом молчании, которое первым нарушил южанин, который услышал кое-что, весьма сильно пошатнувшее его веру в мироустройство:

— С тобой говорила Богиня?..

Ещё около часа потребовалось Хароуделу для того, чтобы рассказать южанину, что горские Боги были куда более реальными, чем тот же Единый Бог. Только вот Хотар, в отличие от Велены, вообще ничего не знал о вере горцев, и Ро пришлось рассказывать ему обо всех трёх Богах.

— Ятур — самый главный и самый поганый из них, — говорил горец, — характер у него был словно мешок с дерьмом. Но, несмотря на это, был силён, как хрен знает кто, а умище у него был как у целой толпы шаманов. Самое интересное — Ятур был человеком, как вы и я. Самым лучшим из людей, как говорила Хальга. После смерти своей Ятур нашёл свой покой в свете солнца, и теперь его почитают как Бога, благодаря которому случается рассвет.

— Но… — начал было Хотар, однако Ро тут же оборвал его:

— Знаю я, что солнце и без него прекрасно по небу гуляет. Это же просто сказочка красивая. На самом деле Ятур сидит где-то на небе да ржёт как конь над нашими неудачами. Я ведь говорил, что он тем ещё поганцем был? Угу, говорил. Вместе с Ятуром были Хальга и Торг. Первая была хозяйкой земли, а второй повелевал зверями. Вот они-то и живут у нас в горах и болтают с теми, кто к ним в пещеры захаживает.

— Любопытно, — сказал Хотар, постучав пальцами по столу, — природа, зверь и человек. В каком-то роде отражение всего мира. Любопытно.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Хароудел, не имевший в данный момент совершенно никакого желания вести заумные разговоры о сущности Богов и прочей дребедени.