Империя Нобелей - [51]

Тюра и Рут устраивают праздник, который по-русски называют «новосельем». «Пригласили столько гостей, сколько влезло в комнату: Хагелины, Таусоны, Сандгрены, Стары и, конечно, паши кухарки – Фигге и Стиккан. Кухарки притащили здоровенную бутыль глинтвейна, зельтерскую воду и большой шикарный торт. Ha новоселье положено приносить хлеб да соль и угощать ими хозяев. Многие принесли хлеб и пирожные домашней выпечки, а Вильгельм вручил нам баночку с ландышами, которые распустились на этой неделе и на которые мы не перестаем любоваться».

«Квартира находится в гористой части города, довольно высоко на склоне, по в награду за трудный подъем от нас открывается великолепный вид на море с его многочисленными судами и алым восходом солнца но утрам. A еще перед нами древняя стена вокруг города персов с его таинственными улочками и, наконец, весь современный Баку, посреди которого возвышается русская церковь с сияющими золотыми куполами. Замечательно чувствовать себя свободными. Мы с Тюрой иногда выходим вечерком пройтись и радуемся, что никто не запрещает нам этого удовольствия. Какие попадаются навстречу красавцы, иногда просто глаз не оторвешь!.. Однако показывать им восхищение опасно: у этих мужчин огненные взоры, говорящие о пылкости натуры, и они отнюдь не скрывают своих чувств… He было у нас недостатка и в вине – благодаря знакомству с капитанами. Многие из них неженаты и очень милые. Они возят из Персии апельсины». Однажды Рут едет с Вильгельмом в поселок Петролеа «в карете, какой ты еще в жизни не видала: экипаж движется бензином и, значит, катится сам, безо всяких лошадей». Прохожие дивятся на Хагелинов «бенц» в пять лошадиных сил. Автомобиль гордо делает круг по поселку, и к инженеру Гарсоеву подскакивает его грузинский слуга с воплем: «Хозяин, хозяин, теперь я могу умереть спокойно… я видел, как арба едет без лошади!»

Март 1897 г.: «Позавчера вечером у нас было незабываемое, потрясающее зрелище! Я чуть не задохнулась от восторга. Если бы я только могла изобразить его словами! Это был огонь! Целый фонтан нефти высотой в тысячу футов, вдруг забивший из-под земли! Представь себе, что перед тобой с оглушительным грохотом вырастает толстый огненный столп эдакой высоты. Он вспыхнул ярким пламенем, и его видно на 50

миль окрест! Говорят, такое зрелище большая редкость, если вообще не уникальный случай; а еще загорелся большой амбар с мазутом. Ho его пламя образовало лишь красное основание колоссального столпа, вознесшегося ввысь по абсолютно прямой линии, несмотря на порядочный ветер. Скважина принадлежала богатому армянину Тагиеву (во всяком случае, мне кажется, что он армянин), и он переживет эту потерю, хотя убытки исчисляются в миллионы рублей. Подумать только, мне посчастливилось туда съездить и все увидеть. Мы с Тюрой были на “Вилле” (в поселке Петролеа. – Т.Д.) и как раз собирались садиться за стол, как вдруг влетает господин Стигселиус (что само по себе удивительно, обычно он крайне спокойный) и спрашивает, видели ли мы пожар. “Скоренько одевайтесь и поехали!” Мы не стали медлить, тем более что о подаче фаэтона он уже позаботился. До Биби-Эйбата около мили[27], но зрелище было грандиозное даже с веранды. Видела бы ты это необыкновенное свечение над Биби-Эйбатом… Казалось, перед нами распростерлась волшебная страна, в которой всё из чистого серебра. Такой красоты, матушка, я не наблюдала никогда в жизни! Около девяти мы вернулись в город и, поскольку господин Стигселиус проголодался, пошли в «Гранд-отель» ужинать. Затем он отвез нас домой, однако спали мы в ту ночь мало: невозможно было стереть из памяти величественный огненный столп, мерцающий серебром Биби-Эйбат и грохот нефтяного фонтана».

Еще март 1897 г.: «Любимая моя матушка! Тебе не стоит тревожиться, что я будто бы веду себя опрометчиво! Вечером мы с Тюрой почти не выходим из дому без сопровождения Фигге и Стиккана. A они, да будет тебе известно раз и навсегда, люди порядочные. Впрочем, ты права. Как раз вчера мы ходили в Оперу слушать “Аиду” причем не с ними, а с капитаном Пальмросом и господином Бэрнъельмом, которые нас и пригласили. C нами была еще одна молодая шведка, фрекен Шутценхейм. Сначала мы поужинали у господина Б., а уже потом отправились в Oпepy. Я раньше не слышала “Аиды”, поэтому совершенно не могла следить за действием, тем более что пели, разумеется, по-русски. Пояснительного текста, какой тебе дают в Стокгольме, здесь не бывает. Сегодня я помираю хочу спать. <…> A вчера утром, представь себе, мне объяснились в любви прямо на улице. Одни перс, который знает русский язык. Очевидно, ему понравилась моя внешность, в особенности рыжие волосы. Я шла мимо, и он окликнул меня словами: “Ты красивая”, на что я ответила: “А ты нет”. Это было не совсем справедливо, потому что у него были дивные глаза. Тогда он сказал: “Я люблю тебя”, на что я ответила: “А я тебя – нет”. – “Неважно, я тебя все равно люблю” – продолжал он. Я в ответ: “Но я не татарка”. Он опять: “Неважно, я тебя очень люблю”, на что я сказала, дескать, это глупо с его стороны, и юркнула в свои ворота. Надеюсь, каналья просто шутил со мной, иначе дело могло обернуться не самым приятным образом. A еще, матушка, не стоит тревожиться по поводу чумы. Никто из здравомыслящих людей вокруг не думает, что она сюда доберется. Ты спрашиваешь, чем занята Тюра. Она учит сына капитана Ласси, для чего каждый день ходит к ним. Кроме того, она вышивает подушки, занимается живописью и прочая и прочая, в общем, делает все, что ей заказывают. Она уже здорово поднаторела в русском, чего нельзя сказать обо мне, потому что эти негодники, у которых мы живем, норовят говорить только по-немецки».