Империя, которую мы потеряли. Книга 2 - [185]

Надо сказать, что психоз шпиономании — он не нов и это не изобретение России. До войны, еще до десятых годов двадцатого века некий Уильям Тафнелл Ле Ке, международный журналист — издал в Великобритании серию книг о массовом немецком шпионстве. Все это породило массовый шпионский психоз, шпионов искали даже в самых захудалых английских графствах. Под влиянием этого психоза — правительство вынуждено было создать аппарат контрразведки — до этого со шпионажем боролась полиция. Однако в Великобритании было то, чего, к сожалению, не хватило в России — профессиональная и устоявшаяся судебная система и уважение к правам отдельной личности. Случаи линчевания — были и в Великобритании, но в глухих местах. В России же — линчевание было публичным, массовым и поддержанным элитами российского общества. В травле участвовали Дума, газетчики, промышленники и предприниматели. Уважаемый всеми профессор Милюков — пошел дальше: в ноябре 1916 года взгромоздясь на трибуну Думы он произнес разгромную речь против власти, факты которой были почерпнуты в германских и французских желтых газетах — после каждого такого факта он гневно вопрошал: что это глупость или измена? И большая часть зала кричала — измена! Профессору права, как и депутатам — презумпция невиновности была неведома.

И — в этой атмосфере подозрительности, шпионского психоза, ожиданий массовых погромов то ли евреев, то ли немцев, бросаемых через газеты громогласных обвинений, в понимании того что страна гибнет из-за предателей — росла молодежь. Та самая, что станет взрослыми, самостоятельными мужиками уже при Сталине. Где-то в Петрограде — в это время доучивался и вставал к станку Коля Ежов. В Москве — практиковал присяжный поверенный (адвокат) Андрей Вышинский. Жили в то время и другие герои сталинских процессов — и жило в атмосфере шпиономании все общество.

Думаете, они ничего не видели, не слышали, не запоминали?

Отдельных слов заслуживает в этом деле контрразведка — ее возглавлял генерал Бонч-Бруевич, а его брат был профессиональным революционером, помогал Ленину. Помощником Бонч-Бруевича был полковник, затем генерал Батюшин, до войны начальник разведки Варшавского военного округа, по мнению многих самый талантливый русский контрразведчик того времени. Однако, затем он был отстранен от должности с весьма неприглядным обвинением в коррупции. Генерал Бонч-Бруевич стал предателем, пошел на службу к большевикам — скорее всего он был предателем и до 1917 года.

Контрразведка — не только не относилась к явно сумбурным и сомнительным обвинениям с должной степенью осмотрительности — но и наоборот, всемерно поддерживала эти психозы, предъявляла явно липовые обвинения. Генерал Бонч-Бруевич, как при Императоре, так и позже, при Керенском — отчетливо вел линию на расширение полномочий контрразведки, вывод ее за пределы закона, присвоение права вмешиваться в деятельность военных и гражданских властей, расширение штатов. То, что ему это не удалось — еще ни о чем не говорит. В деятельности Бонч-Бруевича и создаваемой им службы — отчетливо видны зачатки ягодинско-ежовского НКВД. В том числе и личная нечистоплотность палачей, двойная лояльность — у одного брат революционер, другой коррупционер.

Весь этот шпионский психоз — накладывался и на общую канву российской публичной политики, которой были свойственны стремление к борьбе с властью, психология подполья, агрессивность, радикальность, одержимость теориями, нетерпимость. На этом фоне — очень сладким соблазном было навсегда уничтожить политического или идейного противника, облыжно обвинив его в шпионаже и запустив машину общественного линчевания.

Процесс по делу Мясоедова-Сухомлинова уже в 1915 году имел все основные признаки публичного сталинского процесса против «врагов народа», а именно:

— основное обвинение в измене Родине;

— старт процесса с оговора подсудимых каким-то сомнительным лицом;

— политическая обусловленность процесса;

— его публичная составляющая, выражающаяся в кампании шельмования подсудимых в газетах;

— заинтересованность властей в исходе дела и серьезное, явно противозаконное давление на суд;

— привлечение к ответственности родственников подсудимых и тех, кто был рядом, но не распознал врага. И в случае Мясоедова и в случае Сухомлинова — к суду были привлечены их жены. Причем если жена Сухомлинова была скандально известна — то основная вина Клары Мясоедовой была видимо в том, что она была еврейкой;

— выстраивание цепочки процессов, при которых признание виновными одних — обуславливает привлечение к суду других и процесс уже над ними;

— использование механизмов чрезвычайного правосудия. И в случае Мясоедова и в случае Сухомлинова подсудимых судил военный трибунал с сомнительной юрисдикцией по этому делу, особенно в случае с Мясоедовым;

— использование процесса для создания атмосферы шпиономании и психоза в обществе, создания ощущения что «кругом враги»;

— недостойное поведение элиты общества — политиков, журналистов, депутатов — которые не взывали к закону и разуму, а наоборот, стали одними из главных зачинщиков этого психоза. Главным локомотивом этих дел была не власть — а скорее общество. Власть подчинялась агрессивным общественным настроениям, поискам врага.