Империя из песка - [12]

Но на острове погибли люди, а я – здесь, в лодке. Я жива, потому что сумела вырваться на волю, перепрыгивая через кровавые ошметки.

– Значит, мыслили мы одинаково, – говорит Алекса. – В общем и целом.

Не понимаю, к чему она клонит, что, вероятно, отражается у меня на лице. Алекса усмехается, дескать, как же она удачно пошутила, и подносит полупустую бутылку к губам. Она пьет, пьет и пьет, пока на дне не остается ни капли.

– Мы обе использовали их, чтобы избавиться от мин и не подорваться самим, – произносит Алекса. – Чтобы сбежать. Верно?

Ничего нового она не сказала. Киваю, мол, очевидно.

– Разница лишь в том, что у тебя план созрел, когда спасать их уже было поздно, – продолжает Алекса. – А я вот взорвала фабрику, чтобы все завертелось.

8

Жил да был мир, полный мечтаний, вопреки душевным мукам, и любви, вопреки изломанности.

Жил да был мир, полный красок: желтая разметка на черном асфальте шоссе, россыпь цветов всех оттенков радуги.

Теперь его поглотило море, и то, что от него осталось, задыхается среди буйной зелени проросших сорняков зависти и власти. А иногда и любви к справедливости, которая не знает меры и причиняет боль.

Теперь стало сложно отличить цветы от сорняков.

9

Алекса как одуванчик. Она умело скрывает тайны, словно крошечные лепестки, которые вот-вот обратятся в дым. А ее признание – чудовищное, до боли честное – вызывает еще больше вопросов.

Пытаюсь подобрать слова. Ничего не выходит.

– Не говори остальным, – предупреждает Алекса. – Будет неловко.

Хоуп и Финнли имеют право знать правду. Впрочем, когда Алекса поделилась своим секретом, нам обеим действительно стало неловко.

– Почему ты мне рассказала?

Она внимательно следит за мной несколько минут, но что-то явно изменилось. Взгляд ее по-прежнему острый – он буквально пронзает насквозь. Как кухонный нож, на который смотришь и вдруг понимаешь: он создан, чтобы резать томаты, а не человеческие сердца. Острие нацелено не на меня. Вернее, уже не нацелено.

– Ты в курсе, что я убила офицера, но не боишься меня, да?

Хочу возразить, что она ошибается. Я боюсь. Я – в ужасе, но не из-за ее прошлого, а из-за того, как она способна так просто о нем рассказывать. Из-за того, что она еще, наверное, хранит глубоко внутри себя. С глаз долой и из сердца вон. Из-за того, что подвигло ее на подобные поступки.

Может, Алекса догадывается, что я хочу копнуть глубже ей под кожу и выведать остальные тайны, понять ее. Может, страх слишком хорошо спрятан за сопереживанием.

Нужно расспросить Алексу прямо сейчас, пока она в настроении, и постепенно подобраться к провокационной теме – к татуировке. Но сначала надо пошатнуть ее стены:

– Жалеешь?

– О чем? – Алекса рассеянно покусывает ноготь большого пальца. – Что убила или что тебе протрепалась?

Молча жду. Уточнять пока нечего.

Алекса не отвечает. Видимо, это и есть ответ.

– Я собиралась бежать, – говорю я. – И добралась бы до цели. Если честно, я верю, что у меня бы получилось.

Без взрывов.

Без смертей.

– А я бы в мгновение ока умерла. – Алекса встречается со мной взглядом – на долю секунды, после чего смотрит на волны. – Все мы делаем то, что должны, да?

И меня осеняет: Алекса ровно настолько же одинока, как и я. В лагере у нее никого не осталось – судя по тому, что она устроила на фабрике. И если бы она хотела еще кого-то спасти, то в нашей лодке оказалось бы не четверо беглецов, а пятеро.

Финнли и Хоуп хотели добраться домой, в Санта-Монику. Может, и Алекса думала к кому-то вернуться.

– Кто он? – спрашиваю я. – Кого тебе не хватает?

И, будто по щелчку пальцев, Алекса вновь закрывается.

– Неважно. Его больше нет.

В ее «нет» звучит разряд в десять тысяч вольт, и я не собираюсь его касаться.

Лучше идти мирным путем.

– Но я отлично понимаю, каково…

Она резко вскидывает ладонь, и я испуганно замолкаю. Алекса смотрит поверх моего плеча на остальных девчонок.

Оборачиваюсь. Финнли и Хоуп не спят. Они смотрят на что-то вдалеке. Наш разговор с Алексой ни одна ни другая, кажется, не расслышали. Что привлекло их внимание? Окидываю взглядом океан, но вижу лишь поблескивающую в лучах солнца воду. Океан кажется бескрайним.

– Иден? – зовет Финнли. – Это оно?

Переглядываемся с Алексой. По крайней мере, не я одна ничего не понимаю.

– Оно – это что?

Может, мое идеальное зрение не настолько идеально и с последнего визита к офтальмологу, который случился за полгода до дня Зеро, я начала потихоньку слепнуть, как старушка?.. Но нет, контуры четкие, цвета яркие. И вижу я только воду и небо.

– В твоей книжке есть рисунок острова, – продолжает Финнли. – Тебе не кажется, что похоже на него?

Речь идет только об одной книжке и единственном рисунке. Я быстро пролистываю страницы в поисках – судя по тому, что я уже разобрала, – там были строчки о том, как ловить рыбу. Вот она! Отец полностью перекрыл печатный текст рисунком, выполненным синей ручкой. Линии разной длины, штриховка, точечки. От края до края тянется берег. За ним – частокол деревьев, перед ним – бурлящие волны. И тщательно вырисованный высокий тотемный столб, устремленный в небо: он стоит возле густых зарослей.

Из-за утреннего плавания чернила на полях потекли, но рисунок все же сохранился.