Империя хаоса. Тени Бога - [220]

Гневное выражение сошло с лица Василисы, и она повела его назад в комнату.

— Эти теоретизирования необходимы. Если расчеты окажутся верными, тогда рождается новый способ растворения машин Сведенборга, отличный от твоего. Ты предлагаешь разорвать связь между эфирными силами и материей, но что, если они одинаковые, подобно различным нотам одной и той же музыкальной гаммы? Что, если отличие между ними определяется лишь тем, насколько туго натянута струна на скрипке?

— Я допускаю подобный аргумент.

— В таком случае, если мы изменим высоту звука…

— Чего? Вселенной?

— Да.

— Это безумие.

— Вовсе нет. Дай мне возможность представить все аргументы.

Франклин внимательно посмотрел в лицо Василисы, не в силах понять, что заставляет ее заниматься такой вопиющей глупостью.

— Я могу дать тебе два часа — это все, чем я располагаю.

— Этого достаточно.

* * *

Через час он был полностью поглощен идеей и даже принялся высказывать собственные соображения.

— Даже если мы в общих чертах примем эту гипотезу, — осторожно произнес Франклин, — нам потребуются эксперименты, доказывающие ее состоятельность. И прибор, который сможет изменить саму гармонию сфер… я продолжаю считать создание такого прибора невозможным… ну а что, если это все-таки возможно? Каким образом мы можем просчитать последствия его применения? Если мы сможем растворить машины тьмы, что еще растворится вместе с ними или возникнет в результате? Планеты могут удалиться друг от друга на неопределенное расстояние или возгореться ядовитым пламенем!

Василиса нахмурила лоб:

— Мы согласны, это крайняя мера, но если это единственный шанс остановить машины тьмы, почему бы им не воспользоваться?

— Разве, уничтожив Вселенную, мы сохраним свои жизни? Ты широко мыслишь, Василиса.

Красные Мокасины поднял руки и вмешался в их полемику:

— Если все пути ведут к смерти, почему же не выбрать тот, который вместе с нами уничтожит и наших врагов?

— Это спорный вопрос, мы ведь сейчас говорим не о настройке гармонии, например, между эфирографами разной тональности, — сказал Франклин.

Красные Мокасины и Василиса переглянулись, словно обменялись какими-то мыслями, и озвучил эти мысли Красные Мокасины.

— У нас уже есть такой прибор, — сказал он. — Вопрос только в том, как его использовать.

— Что это за прибор?

— Тот же самый, что создает машины тьмы, — сказала Василиса. — Солнечный Мальчик.

Франклин перевел взгляд с одной на другого. Похоже, оба были искренни. Но Василисе нельзя доверять. А что касается Красных Мокасин, так к нему даже Таг относится настороженно. Но они могут достичь цели, если самый безумный поступок остается единственной надеждой. Франклин вздохнул и неохотно сказал:

— Расскажите подробнее.

Василиса посмотрела куда-то за его спину и сказала:

— Бенджамин, к тебе посетитель.

Он обернулся и увидел стоявшую в дверях Ленку.

* * *

— Я рад, что ты, наконец, пришла, — сказал он, когда они вышли в заросший сорняками ботанический сад. — Хотя обстановка сейчас очень напряженная.

— И у тебя не найдется времени, чтобы поговорить со мной?

Ленка успела сменить костюм аппалачи на платье из синего атласа и была в нем необыкновенно красива, на мгновение она вернула Франклина в то время, когда они только познакомились. Он вспомнил ее тело, такое мягкое и гибкое в его руках, ее лицо, приближавшееся к его лицу для поцелуя, ее спящую утром, когда сползшие простыни обнажали столь соблазнительные формы, что и Пигмалиону трудно было бы вообразить и еще труднее изваять.

— Ленка, конечно, найдется, но только совсем немного: столько важных вопросов, и все они требуют безотлагательного решения.

— Более важных, чем я? В этом и есть правда, не так ли? Я не дура, Бенджамин Франклин. Я понимаю, что поставлено на карту, несмотря на то, что ты все скрывал от меня.

— Я ничего не скрывал… да и не мог. Ты все это время избегала меня и не разговаривала со мной, хотя я искал тебя.

— Я думала.

— О чем?

— О том, как мы познакомились, как влюбились друг в друга, или только думали, что влюбились.

— Ленка, конечно, мы любили друг друга! — раздраженно воскликнул Франклин.

— А когда ты меня разлюбил?

— Никогда, я и сейчас тебя люблю.

Ленка поджала губы:

— Тогда остается выяснить, что такое любовь. Раньше мне казалось, я знаю, а теперь вижу, что нет.

Франклин устало закрыл глаза:

— Ленка, сейчас я прошу тебя об одном: поверь мне, я люблю тебя. Придет время, и я компенсирую свое плохое к тебе отношение. Но сейчас, в такой момент…

— Когда же придет это время? В твоем распоряжении было десять лет. И что хорошего было за эти десять лет? Когда я сказала, что ты все скрываешь от меня, я имела в виду, и ты знаешь это, не только последние дни. Ты утверждаешь, что ценишь меня за мой ум, и, тем не менее, никогда не ведешь со мной разговоры на научные темы, не говоришь со мной о чем-то действительно важном. Я исполняю роль твоей жены в постели, в обществе, я живу с тобой в стране, далекой от моей родины, где говорят на странном для меня языке. У нас нет детей, может быть, они дали бы моему сердцу покой, в крайнем случае, было бы кому со мной поговорить. Но нет, Бог даже этого счастья мне не дал… — Ленка расплакалась, прикрыв лицо рукой.