Императрица Солнца - [7]

— Простите, сэр.

Гудение не прекратилось на перемене, возле аппарата с колой. Эверетт стоял между Чесни Дженингсом и Карлом Дербиширом — в его мире мелкие засранцы, любители травить гиков.

— А ну рассказывай, почему тебя забрала социальная служба.

И в этом мире ничего не менялось.

— Признавайся, твоя мамаша — педофилка?

Гудение сменилось оглушающим ревом, лазеры пришли в боевую готовность. Он поежился от холода — тринские технологии питались энергией его тела. Панели в предплечьях начали открываться. Собрав волю в кулак, Эверетт Л закрыл их.

— Отстань, — буркнул он.

— А что, если не отстану?

Эверетт Л направил энергию в правую ладонь, выхватил жестянку с колой из руки Карла — большой палец под дном, мизинец на крышке — и сжал. Алюминий треснул и сплющился, фонтан колы окатил Чесни Дженингса и Карла Дербишира. На их белых рубашках проступили коричневые пятна.

— Не смей трогать мою мать, — произнес Эверетт Л и швырнул плоский металлический диск в урну.

К большой перемене о происшествии знали все. Школа гудела: эсэмэски, записи в Фейсбуке, звонки, шепот по углам. Школьные мажоры — бездельники, которые даже бездельничать умудрялись стильно, провожали Эверетта Л взглядами. Мельком, через плечо, но это было признание.

— Как ты это сделал? Голыми руками? — спрашивал Нилеши Вирди, друг в обоих мирах.

— Это не я, а киборг, который похитил тело настоящего Эверетта, — отвечал он.

— Качаешься? — пристала к нему готка Эмма, царица школьных эмо-девчонок. Ее подружка Нуми протянула Эверетту Л жестянку с колой.

— А с диетической слабо? — Нуми вытащила телефон. — Давай, станем звездами Ютуба.

Эверетт Л вернул ей жестянку:

— Я не фокусник.

— Мы придем болеть за тебя! — крикнула Нуми ему вслед.

Разумеется, слухи дошли до миссис Пекхэм. На уроке литературы в дверях класса показалась ее голова:

— Эверетт, на пару слов. Ко мне в кабинет.

В кабинете пахло оконным пластиком и сандаловым деревом. На подоконнике стояла аромалампа. Золотисто-желтые стены в сочетании с ароматом сандала превращали кабинет в райский уголок посреди суровой зимы. Так и задумано, решил Эверетт Л. И коробка с бумажными салфетками на столе стояла здесь неспроста.

— Вам сказала миссис Ядав? — спросил он.

Этот урок Эверетт Л выучил после Эбни-Парка и сражения с Нано: бей первым.

— Видишь ли, Эверетт, — начала миссис Пэкхем, — школа Бон-Грин — сообщество, одна большая семья. Нет ничего удивительного в том, что мы друг за другом приглядываем, делимся радостями и горестями. Вмешательство социальной службы нельзя оставлять без внимания. Мы делаем одно общее дело. Чаю?

— Лучше кофе.

— У меня есть только без кофеина.

— Все равно.

— За последнее время ты многое пережил, Эверетт, а мы до сих пор толком ничего не обсудили. Сначала отец, затем полиция, а под Рождество ты и вовсе исчез. Ты никому ничего не рассказываешь. Возможно, я сама виновата, все это так не вовремя...

— А что, такое бывает вовремя? — спросил Эверетт.

Миссис Пекхэм предпочла не заметить издевки. На вид ей было лет тридцать пять, хотя для Эверетта Л все взрослые старше двадцати трех выглядели одинаково. Чтобы выделиться из учительской массы, миссис Пэкхем одевалась в яркие балахоны.

— Со мной ты можешь говорить обо всем, Эверетт. Никто тебя не осудит.

— Правда?

— Правда.

— Ладно, так и быть, расскажу. Я не настоящий Эверетт Сингх, а его киборг-двойник из параллельной Вселенной, тайный агент группы политиков Пленитуды известных миров. Вы слышали про Эбни-Парк? Моих рук дело. Мне ничего не стоит сровнять школу с землей.

Пару мгновений миссис Пэкхем молча взирала на Эверетта Л.

— Когда я говорила, что ты можешь говорить обо всем, я имела в виду твои чувства. И что ты чувствуешь по этому поводу?

— А как вы думаете, что должен чувствовать киборг-двойник из параллельной Вселенной?

Миссис Пекхэм поджала губы и зарылась в папку с пластиковыми файлами.

— Я слышала о твоих трюках на перемене. Меня тревожит не только физическая агрессия, но и вербальная. Возьмем хотя бы твои последние слова или твое исчезновение. Знаешь, что я думаю? Долгое время ты был единственным ребенком. Твоя сестренка, сколько ей? Три, четыре? Ты привык быть в центре внимания, а теперь неожиданно оказался единственным мужчиной в семье. К тому же ты был очень близок с отцом. Поверь мне, Эверетт, есть много других способов привлечь к себе внимание.

— Кажется, вы обещали, что не станете меня судить.

— А сейчас ты защищаешься. И вдобавок ко всему мне сообщили, что ты стал рассеянным на уроках. Это на тебя не похоже, Эверетт.

— За мной шпионят? — взвился он.

— Никто за тобой не шпионит, с чего ты решил?

«Стоп, — подумал Эверетт Л. — Скажу слишком много или, напротив, слишком мало, и она пошлет меня на обследование. Не хватало еще, чтобы доктора покопались в моих внутренностях».

— Нет, я не это хотел сказать, просто...

Нельзя ее злить. Решение пришло само. Он начал говорить об отце, своем настоящем отце, который погиб в нелепой аварии по дороге на работу. И некому жаловаться, и ничего нельзя изменить. Эверетт рассказывал, как злился на отца, который их бросил. О том, как снова и снова перебирал в уме поступки: свои, мамины, сестренки. Где они свернули не туда, как допустили, чтобы на светофоре отец оказался на пути у того грузовика? Он говорил об оставленности. Вспоминал, как внезапно понял, что смерть — это навсегда и что отец никогда не вернется. Говорил о притворстве. О том, как после его ухода они отдались с радостью повседневной рутине, старательно избегая любых намеков, чтобы не дать ужасу бытия прорваться из глубин, словно темной воде из-подо льда.