Императорский покер - [99]

Теперь уже остается лишь выяснить, почему Бонапарт, хотя и побеждал, имел всего лишь эти два выхода в восьмом раунде императорского покера. Приближалась зима, и он знал, что его усталая армия не переживет встречи один на один со Снежной Королевой. После месяца нервных поисков средств избежать поражения — Наполеон спасовал и приказал отступать!

Это было наиболее героическое отступление во всей мировой истории. Ранняя зима пала на французов словно чума, с молчаливой жестокостью уничтожая их ряды. Уже всего лишь стотысячная Великая Армия маршировала в сторону Литвы в виде беспорядочной орды варваров, отчаянно огрызаясь в сражениях под Малоярославцем и Вязьмой, которые навязывали им отряды Кутузова и русских партизан.

Когда шли через Бородино, то среди тысяч обнаженных трупов нашли гренадера с оторванными ногами. Полтора месяца он питался мясом павших лошадей и пил воду из наполненных кровью ручьев[113].

Смоленск, по направлению к которому шла армия, и в котором собирались перезимовать, солдатам казался переполненным запасами Эдемом, о котором все так мечтали. Но запасы были разграблены авангардными отрядами, в городе воцарился хаос, граничащий с массовым безумием, люди убивали друг друга за горсть муки или же упивались так, что потом умирали в мгновение ока. Когда пришли пугающие сообщения о поражении французских северных корпусов Виттгенштейна, об идущих на Литву свежих русских армиях Тормасова (из Молдавии) и Чичагова (с Волыни)[114], и наконец, когда Наполеону донесли, что в Париже старый заговорщик, генерал Мале[115], предпринял попытку свержения династии Бонапарте — император решил покинуть Смоленск и продолжать отступление на запад.

Из Смоленска вышло уже всего тридцать шесть тысяч солдат (!), а их обратный путь превратился в апокалипсический кошмар, он был чем-то переросшим историю. Все сверхчеловеческие усилия Наполеона и его командиров, чтобы удержать распад войск, пошли прахом. Все понятия, до сих пор укрепляющие структуру Великой Армии, такие как честь, верность и мужество, без остатка утратили ценность. Оголодавшая и одичавшая толпа мародеров, беззащитная перед морозом и постоянно атаковавших казаков, мчалась, куда глаза глядят, в панической горячке, день за днем, ночь за ночью. Эта закутанная в меха и ужасные лохмотья, в постельное белье и церковные одеяния банда проклятых, питающихся сырым конским мясом и падалью, успела стать безразличной к сценам, которые не снились Босху, Данте, Гойе, Дали, Бунюэлю или кому-либо из сюрреалистов, к мукам умирающих товарищей, к случаям каннибализма (!), ко всему на свете.

Вот несколько обрывков из сообщений участников этого чудовищного похода.

Сегюр: "Дрожа от холода, несчастные солдаты все идут и идут. Но онемевшие ноги вскоре отказывают слушаться, а первая же встретившаяся помеха: камень, лежащая поперек дороги ветка или труп товарища по оружию — становятся причиной гибели. Кто упал, тот стонет напрасно: больше он уже не поднимется, белый пух плотно окутывает его, таких могилок становится все больше. Самые отважные, а может наиболее безразличные, проходят мимо, отворачивая головы. Но перед ними, за ними, вокруг них залегла глухая тишина, только лишь снежные туманы, лишь громадный смертный саван, которым природа, как может показаться, окутывает армию. На фоне серого неба рисуются острые, стройные силуэту елок, их темная зелень, неподвижные, опущенные вниз ветви, которые как бы дополняют болезненный вид человеческой муки и общей погибели, и шум их — это единственная песнь, звучащая над головами как умерших, так и умирающих!".

Бургонь ("Воспоминания"): "Мы шли, ничего не говоря друг другу, на морозе, более сильном, чем в предыдущий день, по кучам трупов и умирающих, размышляя над тем, что же мы видели, как вдруг встретили двух солдат пожиравших кусок сырого конского мяса. Они это объясняли тем, что если бы это мясо не съели немедленно, то, прежде чем они добрались бы до костра, оно бы у них замерзло, и от него уже нельзя было бы что-либо отгрызть. Они же уверяли нас, что сами видели хорватов из нашей армии, которые вытаскивали из сгоревшего амбара изжаренные трупы и пожирали их".

Койнет ("Тетради"): Каждый думал только лишь о себе, никакого человеческого участия к ближним, здесь никто не подал бы руки собственному отцу. В нас погасли всяческие чувства, мы убивали один другого за кусок съестного".

Лабом ("Сообщение"): Вся дорога была покрыта солдатами, которые уже потеряли человеческий облик, и которых неприятель даже не желал брать в плен. Одни утратили слух, другие — речь, а многих от холода и голода охватило какое-то взбешенное безумие — они с воем бросались на огонь или жарили трупы и поедали их; либо объедали свои собственные руки".

Они не были в состоянии даже тащить награбленные русские сокровища — выбросили самые тяжелые и наиболее ценные, в том числе, громадный крест из кремлевской церкви Иоанна — в озеро Семлево[116]. Тем более, они уже не могли удержать оружие. Как утверждают буквально все источники — в конце концов только гвардия и поляки сохранили свои ружья, и только лишь и исключительно поляки довезли все свои орудия до Варшавы!