Императорский покер - [89]

Оказия и вправду была необычной. У границ Герцогства уже стояло сто тысяч русских солдат, а следующие сто тысяч подтягивалось, в то время как Бонапарт, у которого большая часть сил была занята в Испании, в лучшем случае, мог бросить в контрнаступление всего лишь шестьдесят тысяч. Никогда еще Франция Ампира не сталкивалась с подобной угрозой. Но имелось одно "но"…

Александр понимал, для того, чтобы его наступление завершилось успехом, ему необходимо перетянуть на свою сторону поляков. Правда, армия Герцогства насчитывала всего шестьдесят тысяч человек, только эти люди были известны такой национальной чертой, что были самыми лучшими в свете солдатами, в связи с чем, желая оценить реальную боевую ценность каждого из них, следовало применить умножение на три, а иногда (что показала Сомосьерра) — даже на десять. Если бы эти сорвиголовы ввязались в упорный бой, у Наполеона появилось бы время на то, чтобы собрать помощь со всей Европы и нанести контрудар. А вот если бы удалось поляков купить… С ними вместе можно было бы ударить на запад, сметая слабые французские аванпосты в Германии.

31 января 1811 года Александр обратился к своему приятелю, князю Адаму Чарторыйскому, с предложением начать переговоры с поляками с целью оторвать их от Франции, обещая взамен воскрешение Польского королевства в давних границах (за исключением Белоруссии), вплоть до Двины, Березины и Днепра. При этом он прибавил, что королем Польши, естественно, станет он сам, поскольку всегда испытывал к полякам любовь. Среди всего прочего он написал:

"Я настроен не начинать войны с Францией, пока не обеспечу для себя содействия Польши (…) Если поляки меня поддержат, успех дела и победа гарантированы, ибо они не основываются на надежде превысить талант Наполеона, а на нынешнем отсутствии сил у императора французов".

И как же в свете данного письма выглядят утверждения господ, распространяющихся о "захватнической агрессии Бонапарта в отношении России"? Я уже упоминал, что войны Наполеона, по сути своей были оборонительными действиями, основанными на принципе, что лучшая защита — это нападение. Абсолютная уверенность в том, что Александр ударит на запад самое позднее в 1812 году, привела к предупредительному наступлению, вместо ожидания того, когда российские войска пересекут Эльбу. Еще раз это было вопросом жизни и смерти.

С этим отступлением — да ехидным (а как тут не быть ехидным?) — мы слишком сильно забегаем вперед. Давайте возвратимся к плану Александра. Этот план, названный российской разведкой псевдонимом "Великое творение"[105], потерпел крах по той прозаической причине, что поляки решительно отвергли царские обещания и сразу же сообщили о них в Париж. Таким образом "позиция Варшавы разбила в пух и прах план застигнуть Наполеона врасплох" (Кукель), но намерений Александра не изменила. Все так же — видя, что Испания, словно вечно голодный дракон, заглатывает очередные десятки тысяч французов — он готовился к нападению, но сдвинул его по времени на шесть-десять месяцев, чтобы собрать соответствующие силы.

И собирал он их с таким напряжением, какого Россия еще никогда не видела. Польская разведка и князь Юзеф Понятовский лично неустанно тревожили французов известиями и неслыханных вооружениях и концентрации русских армий на границах Герцогства с намерением фронтального наступления на запад, хотя как в Париже, Дрездене, а так же в Гамбурге (штаб-квартире маршала Даву) считалось хорошим тоном на подобные сообщения махать рукой. Наполеон, уверенный, что поляки попросту устраивают истерики и преувеличивают в опасении за собственную шкуру, тревожные предостережения поляков называл "глупостями". Только лишь подтверждающие все это сведения, добытые французской разведкой в Петербурге, открыли ему глаза.

15 августа 1811 года, во время торжественной аудиенции, данной дипломатическому корпусу в день рождения Наполеона, случился один из легендарных приступов ярости императора. В присутствии остолбеневших дипломатов со всей Европы и какой-то части Азии, стоя на широко расставленных ногах перед трясущимся от страха послом Куракиным, Бонапарт ревел:

— Вас разбили под Рущуком (в войне с Турцией — Прим. В. Л.), поскольку у вас было мало сил, а знаете почему?! Потому что целых пять дивизий вы вывели из Дунайской армии, чтобы направить их к границам Польши! Знаю я ваши коварные штучки!… Коленкур может говорить, что ему заблагорассудится, но я прекрасно знаю, что царь собирается напасть на меня! Я не столь глуп, чтобы предполагать, что вы имеете в виду Ольденбург, за такое ничтожество никто воевать не будет! Я прекрасно знаю, что имеете в виду вы — Польшу!!… Вы пересылаете мне различные планы, касающиеся Польши. Так вот, знайте, что я не позволю тронуть ни единой деревни, ни единой мельницы, ни единой пяди польской земли, даже если бы ваши армии стояли на холме Монмартр!!!

Вам достаточно? Польская карта была открыта. Куракин, трясясь, выбежал из дворца Тюильри, он почти что плакал, и единственное, что он мог выдавить из себя на выходе, было:

— У Его Императорского Величества сегодня так жарко…