Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты - [3]
(Ф. Лубяновский)
Царь-работник
Как только время свободное ему от черной работы, так он по кабакам ходил да у мастеров выведывал об их мастерстве: все научиться хотел всему. Приходит раз в кабак и встретил там оборванного пьянчужку; взял водки, а его не потчует. «Ты видно, ничего не умеешь? — спрашивает. — Что больно обтрепан?» — «Нет, — говорит, — умею вот такое мастерство». — «А как вот эту вещь делать?» — «Так вот», — говорит. «Врешь!» — «Нет, ты врешь!» Поднялся спор, и пьянчуга доказал Петру, что он врет. Петр остался этим очень доволен, потому что о мастерстве все, что надо, разузнал; и напоил мастерового в лоск.
(Д. Садовников)
А как вот ни хитер был, а лаптя-то все-таки не мог сплести: заплести-то заплел, а свершить-то и не мог. Носка не сумел заворотить. И теперь еще лапоть-то этот где-то там в Питере во дворце или музее висит.
(ЖС, 1908. Вып. II)
Петр I, с ближайшими соратниками своими, приехав на вечеринку к шурину Александру Федоровичу Лопухину, приказал ворота запереть на крюк, чтоб посторонних никого не было. Дружеское общество принялось рассекать кнутами деревянные крепкие лубки.
Прежние бояре всегда были окружены живущими в домах их небогатыми дворянами, под именем «знакомцев». К несчастью, такой «знакомец», Акинфиев, не ведая ничего, вошел во двор. Петр, увидев его в окошко, закричал: «Чужой — в мощи его!» Сие значило, что каждый присутствующий должен был опрометью броситься на него, как собака, и в доказательство принести или клок его волос, или вырванный кусок его мяса.
Случившийся тут ключник, предвидя, что Акинфиев должен издохнуть, подхватил его и спрятал в ящик под бочками и кадками. Едва успел он это сделать, как ворвалась толпа сверху, отыскивая сего несчастного… В царском совете положено было вместо лубков рассекать кнутами его тело.
(Из собрания П. Карабанова)
Петр I в Архангельске
На этой колокольне (на Вавчужской горе. — Ред.), по народному преданию, великий монарх звонил в колокола, тешил свою государеву милость. И с этой-то колокольни раз, указывая Баженину на дальние виды, на все огромное пространство, расстилающееся по соседству и теряющееся в бесконечной дали, Великий Петр говорил:
— Вот все, что, Осип Баженин, видишь ты здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды — все это твое, все это я жалую тебе моею царскою милостью!
— Много мне этого, — отвечал старик Баженин. — Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою. Я уже и тем всем, что ты жаловал мне, много доволен.
И поклонился царю в ноги.
— Не много, — отвечал ему Петр, — не много за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.
Но опять поклонился Баженин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив:
— Подаришь мне все это — всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века моего взыскан и доволен.
Баженин ждал царя с великим нетерпением, которое в конце возросло до такой степени, что старик перестал ждать в Вавчуге, — выехал к царю навстречу. Ехал скоро — насколько сильно было в нем желание поскорее лицезреть Петра и насколько быстро могли везти ямщики, хорошо знавшие, что Баженин — друг царя.
На одной из станций — именно в Ваймуге — Баженину показалось, что ямщик не скоро впрягает лошадей и таким образом как бы намеренно задерживает момент свидания его с Петром. Баженин вспылил и ударил ямщика в ухо, но так неловко, что попал в висок, и так сильно, что ямщик тут же на месте упал и умер.
Между тем приехал Петр. С Бажениным отправился он в Холмогоры и Вавчугу. В Вавчуге пировал. Съездил в Архангельск и поехал назад в Петербург; Баженин его провожает. В той же Ваймуге, где Баженин убил ямщика, собрались мужики царю пожаловаться, что зазнался-де Осип Баженин и никакого суда на него не найдешь. Прямо сказать мужички не смели, а придумали сделать это дело так, что когда вышел царь из избы к повозке — мужики стали перешептываться промеж себя, потом громче и громче переговариваться:
— Баженин мужика убил. Мужика убил Баженин!
Услыхал Петр — улыбнулся. Остановился на одном месте, да и опросил весь народ громким голосом:
— Ну так что ж из того, что Баженин мужика убил?
У мужиков и ноги к земле и язык к гортани прилипли, стоят и слушают:
— Это ничего, что Баженин мужика убил. Больно бы худо было, кабы мужик убил Баженина.
У мужиков и ушки на макушке. Царь продолжал:
— Вас, мужиков, у меня много. Вот там под Москвой; за Москвой еще больше; да на Казань народ потянулся, к Петербургу подошел: много у меня мужиков. Вот вас одних сколько собралось из одной деревни. Много у меня вас, мужиков, а Баженин — один.
С тем царь и уехал.
Рассказывают, что государь целые дни проводил на городской бирже, ходил по городу в платье голландского корабельщика, часто гулял по реке Двине, входил во все подробности жизни приходивших к городу торговцев, расспрашивал их о будущих видах, о планах, все замечал и на все обращал внимание даже в малейших подробностях.
Раз <…> он осматривал все русские купеческие суда; наконец, по лодкам и баркам взошел на холмогорский карбас, на котором тамошний крестьянин привез для продажи горшки. Долго осматривал он товар и толковал с крестьянином; нечаянно подломилась доска — Петр упал с кладки и разбил много горшков. Хозяин их всплеснул руками, почесался и вымолвил:
