Император вынимает меч - [3]

Они производили внушительное впечатление — пять посланцев могущественного Рима, облаченные в белоснежные тоги, с алой полосой, в наброшенных на плечи пурпурных плащах, в черного войлока, — подчеркивая торжественность миссии, — шляпах. Они неторопливо шагали по улицам Карфагена, покуда и не подозревавшего о той роли, что сыграют пять этих людей в его судьбе, и продолжавшего жить обыденной суетной жизнью. Лишь немногие из горожан обращали внимание на небольшую процессию, окруженную двумя цепочками воинов — наемниками-иберами в покатых шлемах и новеньких, без единой царапины доспехах, и римскими легионерами, отличавшимися от наемников разве что своими громадными, красными, окованными в середине и по краям бронзой щитами. Эти немногие на мгновение отрывались отдел, мельком оглядывая незваных гостей, но суета почти тут же поглощала их: торговцев и ремесленников, чиновников и рабов, воров и наемников, добродетельных жен и шлюх — бесчисленных обитателей Карфагена. Какое им было дело до чужеземцев! Мало ли в Карфагене жителей дальних земель! Здесь можно повстречать купца-ионийца или наемника из Этолии, иллирийского пирата, ливийского князя, чиновника из Египта, критянина, что, как известно, лжив даже больше, чем самый коварный пун. Обыватели почти не обращали внимания на иноземцев, пускай те и походили обличьем на властителей грозного Рима. Какое дело Карфагену до Рима!

И карфагеняне возвращались к своим делам, оставляя гостей их собственным заботам. А гости, внимательно осматривались вокруг, дивясь грандиозности и величию Карфагена.

— Богатый город! — шептали губы Эмилия Павла.

— Да, здесь есть, чем поживиться! — вторил ему Тамфил, человек горячий, а порой даже вздорный.

— И очень сильный! — Это Ливий.

— Сильный богатством, но не доблестью граждан!

Старик Лициний покосился на идущего бок о бок с ним Фабия — не переборщил ли с патетикой? Фабий ничего не сказал, хотя и без слов было ясно, о чем думает глава посольства. Если придет война, — а никто из послов не сомневался, что она придет, — эта война будет тяжелой. Но еще был шанс уладить недоразумение миром, но шанс невеликий. Очень многие в Риме желали этой войны, недаром четверо из послов состояли в родстве или дружбе с могущественными Сципионами, ярыми ненавистниками пунов; очень многие в Карфагене вожделели того же. И никто из многих даже не подозревал, сколь долгой и страшной будет эта война.

Через бесконечные ряды инсул — шестиэтажных муравейников, пристанища ремесленников, торговцев, шлюх, воров и прочей черни — дошли до Бирсы, холма, откуда пошел Карфаген. Склоны Бирсы покрыты бесчисленными дымящимися плавильнями. Наверху — крепостца, скрывавшая от сторонних глаз лучшие храмы, общественные здания, дома знати. Мимо блудниц, зазывающих сластолюбцев из окон изукрашенных будок, — неимущие дщери Карфагена зарабатывали себе на приданое, — вошли в массивные тройные ворота, увенчанные башней. Начальник караула — ражий чернобородый детина — взмахом руки приветствовал офицера, сопровождавшего римлян; послов же пронзил насквозь, словно пустоту, скучающим взглядом.

Мостовая сделалась ровнее, превратившись из хаотичной мозаики разнокалиберных булыжников в правильную, прямоугольничками, брусчатку. По правую сторону взору предстали один за другим два храма. В одном из них, громадном, окруженном рядом колонн, нетрудно было признать святилище бога Эшмуна, по слухам, от пола до самой застрехи набитое драгоценными подношениями.

Показалась площадь, где суетились солдаты, оттесняя зевак за ту невидимую линию, что должна охранить достоинство послов от докучливости толпы. Совет Ста готовил достойную встречу. Сколь ни сильна антипатия карфагенян к Риму, Отцы Города намеревались встретить посланцев с должным почетом. Наемники выстроились двумя рядами, и послы прошли через этот сверкающий строй, машинально оценивая стать карфагенских солдат. А солдаты были хороши, как на подбор — гоплиты-ливийцы с длинными копьями, мечами и золотистыми щитами. Каждый гоплит имел добротный доспех и покатый шлем — все новенькое, без единой царапинки или вмятины, сияющее сотнями маленьких солнц. Солдаты были молоды и статны, бугристые плечи свидетельствовали о недюжинной силе, тренированные сухие ноги — о выносливости. Когда послы проходили мимо, каждый солдат с грохотом ударял мечом о щит, приветствуя гостей; при том на лицах многих играли недвусмысленные ухмылки. Наемники алкали войны.

Как не противился ей и суффет, вышедший из Совета, дабы лично встретить гостей. Облаченный в варварски пышные одежды, в плаще, окрашенном драгоценным финикийским пурпуром, — в сравнении с ним одеяния послов смотрелись линялыми тряпками, — он смотрелся патроном, снисходительно представшим перед клиентами. Вежливо склонив голову, суффет произнес:

— Я рад приветствовать гостей из великого, дружественного нам Рима на нашей земле. Меня зовут Гимилькон.

Суффет говорил на языке римлян, и язык этот был безукоризнен.

— Мы тоже рады видеть тебя, достойный Гимилькон! — ответил за послов Фабий, отвешивая почтительный и в то же время суховатый поклон. — Мы счастливы видеть твой народ процветающим и в благополучии, но скорбная весть привела нас сюда!