Император Наполеон - [154]

Разумеется, не обошлось и без некоторых трений, дипломатических колкостей. Когда Александр I упрекнул герцога Веллингтона: «Как могли вы позволить ему бежать?», герцог показал, что он за словом в карман не лезет: «А вы как могли там его оставить?»[1599] Но в главном коалиционеры были едины. 13 марта в Вене все пять великих держав, включая Францию (в лице Талейрана), а также Испания, Португалия и Швеция обнародовали декларацию, проект которой сочинил Талейран[1600]. Творцы декларации поставили Наполеона «вне закона по всей Европе» («можно спросить, по какому закону?!» — возмущался Бен Вейдер[1601]), объявили его «врагом человечества» и выразили уверенность, что «вся Франция сплотится вокруг своего законного суверена», т. е. Людовика XVIII, который тем временем уже собрался бежать. Декларация воодушевила поборников феодальной «законности» повсюду, особенно в Вене, где они под заботливой опекой Венского конгресса смело предрекали гибель Наполеона с первых же дней его «полета». И Талейран, и К. А. Поццо ди Борго уверяли, что «если Наполеон пойдет во Францию, то его повесят на первом дереве»[1602].

Пока «братья» — монархи готовились помочь Бурбонам, а Бурбоны — бежать из Парижа, Наполеон «подлетал» к Парижу. В ночь с 19 на 20 марта он прибыл с авангардом своих войск в Фонтенбло, занял там дворец и прежде чем лег спать долго смотрел с дворцового крыльца на «Двор прощания», где ровно 11 месяцев (день в день) тому назад происходило душераздирающее прощание с его гвардией. А наутро 20-го императору доложили, что этой ночью, когда он спал в Фонтенбло, король, его семья, их двор и все их присные бежали из Парижа. Теперь ничто не мешало Наполеону с триумфом вступить в столицу именно в тот день, как ему хотелось, — в день рождения его сына, «орленка», Римского короля. Возможно, по мнению Д. Вильпена, Наполеон не забывал и о том, что «21 марта-еще одна, зловещей памяти, годовщина — казни герцога Энгиенского (21 марта 1804 г.). Поэтому Наполеон считал необходимым попасть в столицу вечером 20-го»[1603]. Впрочем, Л. — Ж. Маршан несколько запоздавшее, только к 20 часам, прибытие Наполеона в Париж объяснял просто: «…его задержали толпы людей, собравшихся на его пути, а также генералы, которые спешили поздравить императора с возвращением из ссылки на трон»[1604].

Несмотря на вечерние сумерки, все были уверены, что Париж встретит Наполеона грандиозным торжеством, но действительность превзошла все ожидания. По данным очевидцев, приветствовать императора вышли на улицы до 20 тыс. парижан[1605]. Ярко описал момент прибытия Наполеона в Тюильри Евгений Викторович Тарле: «Несметная толпа ждала его во дворце Тюильри и вокруг дворца. Когда еще с очень далекого расстояния стали доноситься на дворцовую площадь с каждой минутой усиливавшиеся и, наконец, превратившиеся в сплошной, оглушительный, радостный вопль крики толпы, бежавшей за каретой Наполеона и за скакавшей вокруг кареты свитой, другая огромная толпа, ожидавшая у дворца, ринулась навстречу. Карета и свита, окруженные со всех сторон несметной массой, не могли дальше двинуться. Конные гвардейцы тщетно пытались освободить путь. “Люди кричали, плакали, бросались прямо к лошадям, к карете, ничего не желая слушать”, - говорили потом кавалеристы, окружавшие императорскую карету. Толпа, как обезумевшая (по показаниям свидетелей), бросилась к императору, оттеснив свиту, раскрыла карету и при несмолкаемых приветственных криках на руках понесла Наполеона во дворец и по главной лестнице дворца наверх, к апартаментам второго этажа»[1606].

К тому времени и в дворцовых апартаментах уже толпились люди разных сословий, чинов и званий. Среди них был и генерал барон П. — Ш. Тьебо. Он вспоминал: «На несколько часов народ составлял двор того, кого Франция вновь вознесла на трон. Души всех, казалось, были переполнены радостью <…>. Вдруг появился Наполеон. Его встретил такой взрыв ликования, что подумалось, не рухнут ли потолки. Мне почудилось, что я присутствую при воскрешении Христа. В самом деле, после сыгранной им необыкновенной роли, после несчастий, в скорбное течение которых словно бы вмешалось небо, чудесное его возвращение окончательно делало из этого человека почти что Бога»[1607]. Другой очевидец этой сцены генеральный директор почт граф Антуан — Мари Лавалетт — один из самых преданных «фанатов» Наполеона и в некотором смысле его родственник (был женат на племяннице Жозефины Эмилии Богарне) — вспоминал: «Глаза мои были полны слез, и я как в бреду повторял: “Как?! — это вы! Это вы! Наконец-то это вы!“»[1608]. Такова была, по впечатлению классика французской литературы П. Ж. Беранже, «околдовывающая сила этого последнего чуда великого человека»[1609].

Уединившись от ликующих масс народа в свои покои, Наполеон встретился там «с лучшим связующим звеном из прошлого — Гортензией. Она была в черном, поскольку носила траур по Жозефине»[1610]. Наполеон принял любимую и любящую его падчерицу в объятья, и они долго оставались одни, расспрашивая друг друга и отвечая друг другу на вопросы. Кстати, Гортензия рассказывала Наполеону, что Александр I «сделал много для Парижа: без него англичане ограбили бы нашу столицу, а пруссаки сожгли бы ее». Император грустно улыбнулся: «Если бы я не был Наполеоном, то желал бы быть Александром»