Император Бубенцов, или Хромой змей - [49]

Глава 19. Кочегар с кочергой и прочие

1

Любое, даже единичное и случайное событие – есть проявление всеобщей закономерности. То, что мы не видим системы, говорит лишь об узости нашего кругозора.

К ночи утих ветер, улеглась метель. Очистилось звёздное небо над головою. Засияла полная луна. Открылся взору бескрайний, совершенно пустой мир. Посередине сверкающей ледяной равнины показался замок с зубчатыми башнями, висячими переходами, подъёмными мостиками, колоннами с фризами, уступами и выступами. Сооружённый из мраморных блоков белого света и чёрной мглы, замок этот казался совершенно мёртвым. Но только издалека, дорогие мои, только издалека. Замок, конечно же, был обитаем, одухотворён живым человечьим присутствием. Хозяин замка, Полубес Савёл Прокопович, шаркая тяжёлыми плоскими подошвами, задевая плечом известковую стену, поднимался по ступеням винтовой чугунной лестницы. Лестница гудела и дрожала. Внутри башни было так темно, так тесно, что тучный Савёл Прокопович поневоле сдерживал дыхание.

В точном соответствии с числом сторон света в замке было устроено шесть сторожевых башен, которые, как и положено, упирались в небо остроконечными шпилями. Но эта, северная башня, с железным флюгером в виде трубящего ангела, была самой отвесной и самой высокою.

Постепенно, по мере продвижения к вершине, дышать становилось вольнее, легче. Полубес выбрался наконец на припорошенную сыпучим снежком круглую смотровую площадку. Стало видно, что мощным сложением и толстой грудью походил он на неандертальца. Неандерталец просунул голову меж кирпичными зубцами. Теперь, когда высветилось всё лицо его, сходство с неандертальцем проявилось яснее, ещё угрюмей выступили вперёд тяжкие надбровные дуги.

Большая луна, печально темнея своими вмятинами, висела в небе прямо перед самым носом. Она казалась даже ближе, чем седые кроны деревьев, что клубились далеко внизу, у самой земли. Сияла вокруг необозримая заснеженная равнина, холодный свет перетекал с холма на холм, и только далеко-далеко узкой полосою чернел на горизонте лес.

Прямо над головой Полубеса чёрное небо посверкивало искорками инея – то тянулся через бездну скованный звонким морозом Млечный путь. На страшной этой высоте всё неподвижно было и тихо. Не верилось, что всего лишь за двумя-тремя пологими холмами вьётся во поле дорога и ведёт она туда, где живёт неугомонная, беспокойная, бойкая цивилизация – бессонная Москва. Где не бывает покоя, где нет тишины, где обязательно в каком-нибудь месте смеются, аплодируют, радуются удачам, изменяют жёнам с загульными красавицами, устраивают драки в ресторанах, плачут и рыдают, ночуют под платформами, замерзают в снегу.

Полубес знал, что вон та желтоватая дымка, мреющая на востоке, у самого горизонта, – это и есть та самая цивилизация. Хрупкая, призрачная. Он ещё раз оглядел земные пределы, а затем повернулся спиною к Москве, перевёл взгляд в глубь двора, вовнутрь каменных стен. В дальнем углу темнело приземистое строение с высокой трубой, из которой вертикально вверх поднимались тёмные клубы дыма. То чадила, точно какая-нибудь старинная канонерка на рейде, угольная кочегарка.

Полубес Савёл Прокопович щёлкнул крышкой золотого хронометра, поднёс циферблат к лицу. В близоруком глазу его отразились пульсирующие зелёные огонёчки. Следовало поторопиться. Аудиенция была назначена на двадцать три часа семь минут по Гринвичу. Амадей Скокс, числившийся на службе у Полубеса в штатной должности кочегара, более всего ценил в подчинённых исполнительность и пунктуальность. Савёл Прокопович Полубес шагнул к отверстому люку, стал спускаться во тьму. Теперь после яркого лунного света тьма казалась кромешной, непроглядной. С большими предосторожностями спустившись по кругам железной лестницы, Савёл Прокопович ступил на дорожку и, поскрипывая снежком, двинулся по направлению к кочегарке. Там на высоком столбе у входа горела одинокая электрическая лампочка, как в старину над сельсоветом.

Полубес был уже в десяти шагах от места назначения, когда тяжёлая дверь кочегарки отворилась со скрежетом. В освещённом проёме появился колченогий кочегар Скокс, чёрный, как кочерга. Цепкий, горбатый, проворный паук. Клонясь вперёд, покатил по настеленным доскам большую лагерную тачку. В пустом кузове тачки звякала совковая лопата, колесо ритмично поскрипывало, чиркая о днище железным ободом.

Полубес деликатно приостановился в тени, пережидая, пока Скокс наполнит тачку углём и увезёт её обратно в помещение. Савёл Прокопович твёрдо усвоил, что никогда не следует удивляться капризам, прихотям и странностям сильных мира сего.

2

Амадей Скокс слишком заметно отличался от всей прочей челяди, гнездившейся в здешних стенах и поддерживающей жизнедеятельность в замке. Отличался и внутренне, и внешне. Но вовсе не потому, что тёмное лицо его постоянно было покрыто тонким слоем угольной пыли. И даже когда он вынужден был выходить на люди, в свет, то и тогда веки его казались подкрашены чёрной тушью, как у шахтёра или у печального пожилого педераста.

Сама профессия, связанная с огнём и кипящими котлами, с безмолвным ночным одиночеством, требовала особого характера. Скокс поддерживал пламя. Пламя под клокочущими котлами горело днём и ночью. Не угасало даже жарким летом, поскольку нужно было подсушивать глубокие сырые подвалы, а также поддерживать тропический климат в дальних теплицах и оранжереях.