Император, бог и дьявол. Фридрих II Гогенштауфен в истории и легенде - [11]

В этом политическом хаосе Фридрих (второе имя Роджер было вскоре забыто) с четвертого по седьмой год жизни рос в относительной безопасности, но с началом правления Маркварда для него начался период неопределенности и материальной нужды.

К этому времени относятся первые описания внешности и характера Фридриха, в котором рано начала угадываться выдающаяся личность. Когда Марквард фон Аннвайлер занял крепость в Палермо, некоторые из его солдат захотели «наглядно» растолковать семилетнему королю, что попытка бежать бессмысленна. Однако тот, чрезвычайно разгневанный открытым неуважением к своему «величеству» защищался, как маленькая кошка, а потом разорвал свою одежду, как пленник, и расцарапал сам себя. Правда о настоящем плене речь не шла. В течение следующих лет юный король блуждал по улицам и переулкам «своей резиденции», как уличный мальчишка, свободный и одновременно под бдительным надзором. Богатые граждане часто из жалости спасали его от голода. Необходимо отметить, что его чудесное знание языков, его ранняя уверенность в общении с различными людьми и острый взгляд на вещи формировались в эти годы. Канцлер Вальтер фон Палеария был крайне удивлен развитием своего «подопечного», когда в год перед совершеннолетием Фридриха (наступившим по норманнским законам в четырнадцатилетнем возрасте) он снова смог приехать в крепость Палермо. Приблизительно в это время было написано письмо, чей неизвестный автор, вероятно, описывает своему знакомому из окружения папского опекунского совета Фридриха, снова живущего довольно обеспеченно: «Фигуру короля ты можешь представить себе соответственно его возрасту, не меньше и не больше. Но природа наделила его выносливыми, сильными членами и крепким телом. Никогда не сидит на месте, весь день в движении. Чтобы проверить свою силу упражнениями, он тренируется и умеет обращаться уже со всеми видами оружия. Вот оружие в его руке, вот он взмахивает мечом, которым владеет лучше всего... Натягивать лук и попадать в цель копьем он выучился благодаря долгим тренировкам. Отборные, быстрые скакуны – его друзья. Никто не сравниться с королем во владении уздой и шпорами. Весь день до наступления ночи он упражняется то с одним, то с другим оружием, а также посвящает еще несколько часов чтению и трудам по истории.

Его поведение выдает королевское происхождение, а выражение лица и властная величественность явно принадлежат повелителю. Его высокий лоб и добрые блестящие глаза притягивают взоры гостей, люди ищут его взгляда. Пламенный, остроумный и понятливый, он ведет себя несколько неблагопристойно, но это исходит не из его натуры, а скорее является следствием общения с грубыми людьми. Меж тем его королевские манеры и благая склонность к доброте постепенно избавят его от всего дурного. Во всяком случае, он не переносит указаний и во всем полагается на собственную голову. Насколько можно видеть, ему кажется позором то, что он обязан подчиняться опекуну и быть мальчишкой, а не королем. Поэтому он всячески избегает любого надзора со стороны опекуна и часто переходит границы того, что подобает королю (отчего, конечно, весьма страдает его репутация).

Благодаря своему усердию он развит не по годам и обладает такой мудростью, которая приобретается зрелым мужчиной в течение многих лет. Не стоит считать годы его жизни и ждать дня его совершеннолетия, потому как он есть владыка по величию и муж по разумению». И если даже раболепие этого придворного языка нарушает правдоподобие портрета, то все же можно четко различить физические, духовные и нравственные черты, которые позднее должны были определить образ «преобразователя мира». Иннокентий III мог только надеяться, что крайне тяжелое, даже безнадежное положение сицилийского королевства можно будет изменить, и что из блестяще одаренного сына императора вырастет послушный вассал папства. Милостиво наставляющим письмом он отпустил Фридриха к Рождеству 1202 года из-под опеки. На Сицилии продолжала царствовать анархия, хотя в последние годы своего правления Папа сумел установить весьма стабильные отношения, по крайней мере на территориях, граничащих с папской областью. В остальном же молодой король должен и вынужден был помочь себе сам. Надежда на 500 испанских рыцарей, которых Констанция Арагонская (старшая сестра первой «невесты» Фридриха), молодая вдова короля Эммериха Венгерского, обещала привести своему новому супругу, настолько вдохновила пятнадцатилетнего Гогенштауфена, что он согласился на предложенное Иннокентием обручение. В марте 1209 года королева должна была прибыть в Палермо, но Фридрих вынужден был ждать ее и столь страстно ожидаемых 500 рыцарей до августа. Меж тем он не сидел без дела. «Доблесть Цезарей дает о себе знать», – писал Иннокентий за несколько лет по поводу полученных известий об удивительно ранней зрелости своего подопечного. Сие проявилось вскоре и в значительно большей мере, чем то было угодно надеющемуся на детское послушание сюзерену. Через две недели после совершеннолетия новоявленный самодержец попытался игнорировать подписанный его матерью конкордат, когда освободилось место архиепископа в Палермо, и утвердить свое «королевское право». Иннокентий, занятый подчинением своей воли гвельфского римско- германского императора, посчитал достаточным в этом случае объяснить правовое положение, и Фридрих был вынужден уступить. Показательно то, что он только что осознал решающий пункт конкордата 1198 года, делающий сицилийского короля вечным противником Папы: власть распоряжаться должностями епископов, являющихся одновременно высокопоставленными государственными чиновниками.