Императив. Беседы в Лясках - [75]

— Дело в том, что рисковать надо, потому что мы не проживем без риска, но мы всегда пробуем минимизировать риск. Потому что… ну это снова пробабилистика. Если риск большой — шанс, что мы можем проиграть огромный. И это всегда надо просчитывать, какой риск. Но у меня при этом возникают более важные вопросы: есть ли что-то такое в мире, за что стоит далее отдать жизнь? Я готов на это или не готов? Потому что, конечно, есть террористы, которые рискуют и отдают ясизнь. Но мы часто подозреваем и, каясется, мы правильно подозреваем, что они прошли промывание мозгов, что они не в полном сознании это делают. А это уже нельзя назвать героизмом.

— А если они религиозные фанатики, которые верят в гурий в раю…

— А если фанатики, то тем более промывка мозгов. Я тоясе верю в рай, но не таким образом. И если эта вера такая примитивная, это не вызывает во мне уважения. А если мать осознанно, как мы иногда слышим, рискует своей ясизнью, отдает свою ясизнь за то, чтобы родить ребенка, в случаях, когда стоит выбор: или аборт, или есть риск, что мать не выясивет, — это уже другое: такое было время, и люди себе ясно представляли, что для кого ваяснее. И, конечно, это инстинкт материнский — отдать ясизнь за ребенка.

Но есть ли ценности, ради которых я готов был бы рисковать своей жизнью? Я снял картину по заказу, это даже не моя самая любимая картина, но герой — это настоящая, реальная фигура, монах-францисканец Кольбе[117], который отдал свою жизнь за жизнь совсем незнакомого заключенного в концлагере Аушвиц.

И это было спокойно и продумано. Немцы дали ему много времени, чтобы он мог сказать: нет, спасибо, не буду умирать. Ему говорили: выходи, получишь пищу, воду, а тот, которого мы выбрали, пойдет на смерть. А он этого не сделал. Но это был абсолютно осознанный выбор. Это не фанатизм, это вера, что стоит пожертвовать своей жизнью для другого человека. И общество, в котором огромное большинство не готово ничем пожертвовать для общего добра, такое общество, безусловно, распадется.

— А пример Януша Корчака[118]?

— Конечно, это такие же святые и такая же высокая осознанность. Он тоже для меня, конечно, святой, человек, который сознательно отдал свою жизнь, был верен тем детям, о которых он заботился, за которых он взял на себя ответственность. И это примеры самых высоких достижений человечества. Кажется, у животных это не может произойти.

— А лебеди?

— Это, кажется, миф, я в этом не разбираюсь, я не зоолог, меня никто не убедил, что это похожий процесс. А если и похожий, значит, это доступно даже животным, но подозреваю, что для этого нужна духовная культура, духовное развитие. А общество, которое не имеет таких людей, оно не проживет, это ясно. Если вы готовы быть рабом только чтобы спасти вашу жизнь, вы не будете защищать свой дом, свою родину, свою семью, свое общество, свою нацию или свою культуру. А мы как континент будем защищать Европу от варварства, которое может прийти и нас разрушать. Но если люди на это не готовы, если люди воспитаны в мысли, чтобы делать только то, что тебе приятно, что тебе удобно, делай что хочешь — это очень опасное состояние общества. И такое общество, боюсь, не выживет, тут неизбежен распад. И это опасность для нашего мира.

Спорт, допинг. Кино. Реклама. Культура

[]

— Вернемся к допингу. Российские спортсмены, принимавшие допинг на Олимпиаде, который был предложен государством, они же это делали абсолютно сознательно и каждый принимал решение для себя, и это был их выбор, их никто не заставлял, это очевидно. Значит, спортсмены готовы пожертвовать здоровьем, получить потенциальные проблемы в будущем, что они станут никем, что они станут презираемы коллегами, ради сиюминутного успеха?

— Знаете, люди так делают. То, что люди готовы это делать, меня не удивляет, потому что сейчас большинство спортсменов продает свое здоровье даже без допинга. У нас был такой национальный герой, очень милый человек, который прыгал на лыжах — известно, что у него колени, в его 30 лет, абсолютно разбиты, без допинга — он продал свои суставы за известность. Принес огромную известность Польше. Но я вообще не принимаю спорт как развлечение, которое я считаю допустимым. Так же как римский цирк для меня не допустим — нельзя убивать людей и бросать их диким животным для нашего развлечения. У меня, например, есть огромные проблемы с корридой, которую я много раз видел. Я удивлялся корриде. Но я считаю, что этого все-таки надо себе не разрешать смотреть. Я таким же образом не разрешаю себе смотреть спорт. Спорт — это когда в моей деревне мои соседи играют против соседней деревни. Это развлечение, это весело.

— Но футбол же не опасный спорт?

— Опасный, конечно. Там число инвалидов потом огромное. Так что я просто пробую в себе это выключить, не принимаю в этом участие, не буду этого смотреть. Потому что если я смотрю это по телевизору, значит, я добавляю мои деньги для чьего-то несчастья. Кто-то для меня продает свое здоровье. Но это довольно радикальный взгляд. Мы все где-то продаем здоровье. В корпорации человек работает днем и ночью для того, чтобы заплатить за свое новое жилье, новую машину и хорошую страховку — он тоже рискует. Студент, который ночью учится, готовясь к экзаменам, и пьет кофе, он тоже в чем-то торгует своим здоровьем. И все это делают.