Императив. Беседы в Лясках - [32]

— Но Россия же не хочет признавать, что эти территории были колониями. Что Украина, Белоруссия или Таджикистан — это колонии.

— Ну да, но это особенно касается Украины и Белоруссии, потому что это страны со схожим этносом. И можно говорить о смешении наций, а можно говорить, что это одна нация, как говорит Путин. Я, может, с этим и не согласен, но можно принять такую точку зрения. А уже Таджикистан — тут нельзя сказать никак, что это один этнос.

— Но в Таджикистане до сих пор стоит российская армия.

— Ну конечно, но это другое — там стоит армия, но и французская армия стоит в Африке. Так что это осталось, и это для местных людей часто гарант, что не будет никакой революции, что не будет геноцида.

— Но российская армия в Севастополе как раз стала гарантом противоположного.

— Ну да, такое тоже бывает в трудных условиях. Но я думаю, что распад Союза как такового — это было абсолютно в пользу России, развития России. Что развод с Украиной — это было решение для будущего, потому что без Украины Россия осталась бы практически моноэтнической страной. Там эти меньшинства были уже небольшие, не очень важные.

И Россия была бы российской. С Украиной — это заново была бы империя. И тот вопрос, что Россия хочет быть империей, — это переносится на отношение к Украине.

— У Ельцина было имперское мышление или нет?

— Я думаю, что, как человек, воспитанный в Советском Союзе, с одной стороны, он это мышление имел, с другой стороны — он хотел быть демократом и подсознательно чувствовал, что будущее нельзя основать на терроре и на насилии.

— Это, может быть, связано было с его окружением, которое его перевоспитывало?

— Тоже может быть. Знаете, трудно мне сказать под чьим влиянием — он был человеком таким лабильным, это чувствовалось, что у него были колебания — он то в одну сторону шел, то в другую, но он искал решения, у него не было готовых рецептов.

— Беловежская Пуща — это результат конкуренции Ельцина с Горбачевым или его осознанное стремление избавиться от империи?

— Я думаю, и то, и другое, но, конечно, можно говорить об ускорении этого процесса. Горбачев допускал такую мысль, чтобы развязаться с империей, но оставить при этом какие-то сильные связи этих стран. Особенно экономические связи были сильными. Ведь в течение долгих лет Госплан все строил так, чтобы ни одного самолета нельзя было построить в какой-то одной стране, чтобы это было всегда сотрудничество, кооперация, и это было необходимостью. А Беловежские соглашения это развалили сразу.

— Мне рассказывал Витольд Фокин, который был украинским премьером во время Беловежских переговоров, что вы нигде не найдете всех документов, подписанных в Беловежской Пуще. На мой вопрос: почему? — он сказал: а потому, что там не было подписано такого радикального разделения, как произошло. Он говорит, что там была оговорена общая армия и общая финансовая система.

— Даже так?

— Но это его слова, никто документа не видел, поэтому мы не можем трактовать иначе.

— Да, интересно, почему он так это помнит, если остальные… все-таки много было свидетелей.

— Он говорит, единственный человек, который вам может подтвердить правду, — это с российской стороны Бурбулис. Я случайно увидел Бурбулиса еще до всех событий — он приезжал в Киев на мероприятие, — и подошел к нему. И он сказал: приезжайте ко мне (но потом война сразу началась, и я не приехал), и я вам расскажу, но с условием, что не на диктофон.

— Ну, значит, они просто не были визионерами и бросили проект, а реальность их догнала. Или перегнала. Это чести им не делает. Было бы лучше сказать, что мы это спланировали, мы заранее знали, что так будет.

— Кравчук мне говорил о том, что двигателем всего был Ельцин. Что Ельцин приехал с готовыми проектами, что у белорусов и украинцев было всего по 2–3 человека в делегации, а Ельцин приехал с огромной командой, которая, собственно, имела наработанные документы. Получается, что Ельцин сам организовал разделение Советского Союза таким образом. И вопрос: Ельцин — вот вы его как-то изучили, какой он был — отдал власть действительно добровольно, или это было окружение, которое его заставило это сделать?

— Точно я этого не знаю, но я бы не удивился, если бы он добровольно отдал, как человек уставший, больной и с огромной интуицией, ведь он рисковал, что у него эту власть отберут силой, это могло произойти очень легко.

— Но последнее мне кажется очень важным — интуиция, чувство, что все равно ее потеряет.

— Да, конечно. Но он в этом смысле, мне кажется, был реалистом.

— А почему он выбрал Путина? Или это не он выбрал, а окружение?

— Говорят, что в последнюю ночь… знаете, это все спекуляции, но он обеспечил себе то, чего хотел. А вообще это очень интересный вопрос для меня как драматурга: как люди назначают своих наследников, и насколько это ошибочно, почему в истории были династии, когда сын короля становился королем, хотя этого не заслуживал. И здесь Польша пример другого мышления, которое основано на концепции процедуры выборов Папы Римского. Папа Римский избран среди проверенных Божьих слуг, которые уже зрелые, мы их уже знаем и выбираем, кто на тот момент подходит, кто костелу нужен, какой Папа. Они долго об этом говорят, а потом проходит голосование. И вы знаете, после падения династии Ваза в Польше появилась такая мысль: зачем нам сын предыдущего короля? А не лучше ли взять уже взрослых кандидатов и выбрать короля пожизненно? И постоянно такая проблема возникает, что люди, у которых есть власть, пробуют обеспечить, чтобы было продолжение. Тито надеялся — не удалось, жена влияла в последние годы сильно. У Мао появилась жена, которая надеялась взять власть в свои руки.