Иммануил Великовский - [31]

В 1944 году Великовский завершил первую книгу — «Века в хаосе» и послал рукопись в университетское издательство. В течение четырнадцати месяцев решался вопрос о публикации. Сотрудники издательства очень хотели увидеть изданной эту книгу. Но рецензенты-историки, которые придерживались устоявшихся теорий, боявшиеся любого нового и свежего взгляда на события далекого прошлого, категорически возражали против издания книги.

Профессор Пфейфер был неоправданно оптимистичным, посчитав, что его коллеги отнесутся к работе Великовского так же, как отнесся к ней он: высоко оценят, даже не будучи согласными с ней. Но для этого этим коллегам надо быть на уровне Пфейфера. А Соединенные Штаты Америки, увы, не были наводнены учеными с широким кругозором, способными принять во внимание «чужую» точку зрения. …Тем временем Великовский продолжал работать над книгой «Миры в столкновениях» и собирал материал для продолжения «Веков в хаосе».

19. ЗНАКОМСТВО В ОТЕЛЕ «КОМОДОР»

После окончания Второй мировой войны западный мир захлестнула повальная эпидемия «левизны». В домах состоятельных людей — у каминов, в уютных салонах интеллектуалов, модным было рассуждать о социальном равенстве. Писатели-коммунисты, режиссеры — социал-демократы, художники-анархисты, профессора-социалисты, и иже с ними, сидя в удобных креслах с бокалами дорогого коньяка или виски в руках, часами вели пустопорожние разговоры о необходимости радикального преобразования мира. Правда, все здесь ограничивалось лишь «сотрясением воздуха»: ни один из них лично почему-то не соглашался поступиться своим уютным салоном или перейти на более дешевые напитки.

Однако, воодушевляемая ими молодежь бушевала в университетских аудиториях и на улицах. Сотни тысяч одураченных людей гибли в джунглях. Миллионы подвергались террору со стороны мерзавцев, во всеуслышание провозглашавших идеи, взращенные в уютных салонах.

Конечно, можно было оставаться аполитичным, погруженным только в свою науку, в культурные ценности. Но уж если у тебя были какие-нибудь политические симпатии и антипатии, то не находиться «слева от центра» в университетских кругах значило подвергнуть сомнению свою порядочность.

Профессор Харлоу Шапли, директор обсерватории Гарвардского университета, был человеком высокопорядочным. Его имя часто появлялось в печати в связи с либерализмом, в связи с участием в различных мероприятиях, не имеющих ничего общего с астрономией, — лишнее свидетельство широты его интересов. Естественно, что Великовский неоднократно слышал это имя. И знал: положение директора обсерватории одного из самых престижных университетов — доказательство высокого научного уровня. Сведения, почерпнутые из газет, создавали впечатление, что, если профессор Шапли и ошибается в вопросах, не имеющих отношения к астрономии, то ошибается как порядочный человек.

Можно ли обвинить Великовского в том, что именно к Харлоу Шапли он решил обратиться, чтобы выяснить: правильна ли его гипотеза об атмосфере Венеры и Марса, что могло быть решающим доказательством или опровержением его теории?

Настоящий ученый, к тому же — порядочный человек, как считал Великовский, сможет объективно оценить новую теорию, даже если она противоречит его собственным взглядам. Разве не так повел себя профессор Роберт Пфейфер, ученый из того же, кстати. Гарвардского университета?

На форуме, обсуждавшем вопросы о мировом правительстве, который состоялся в нью-йоркской гостинице «Комодор» 13 апреля 1946 года, профессор Шапли был главным докладчиком.

Великовский попросил Шапли уделить ему несколько минут во время перерыва.

Спустя несколько лет Шапли вспоминал, что симпатичное лицо просителя и его интеллигентная речь произвели на него самое благоприятное впечатление и он милостиво согласился выслушать Великовского.

Они стояли в холе недалеко от входа в зал конференций. Шапли в своей обычно снисходительной манере погладывал на Великовского. Единственным неудобством в данной ситуации было то, что ему приходилось смотреть снизу вверх.

— Доктор Шапли, — начал Великовский, — в течение последних шести лет я провел исследование и описал его результаты. На основании этого исследования я пришел к выводам, естественно, неортодоксальным, о том, что в историческое время произошли изменения в состоянии Солнечной системы.

— Каким же образом вы пришли к такому заключению? Насторожено спросил Шапли.

— В основном на основании изучения древних источников, но также на основании других материалов — например, геологических…

— Вы отдаете себе отчет, — перебил его Шапли, что мы не можем строить подобную теорию на основании древнего источника, который может быть абсолютно неправильным?

Я строил теорию, используя не один источник, а многие, анализируя легенды и летописи народов, отдаленных друг от друга. Таких, скажем, как ассирийцы, индусы и племена, населявшие территорию нынешней Мексики. Их сообщения, дошедшие до наших дней, соответствуют одно другому.

— Если так, то это другое дело! Однако, вы представляете себе, что, если, как вы говорите, были изменения в строении Солнечной системы в историческое время, ваше исследование должно привести вас к конфликту с ньютоновской гравитацией?