Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник) - [113]

Достижение этой цели соединяется с чувством удовольствия; и если условие первого есть представление априори, как здесь принцип для рефлектирующей способности суждения вообще, то это чувство удовольствия определяется через основание априори, имеет значение для каждого и при том только через отношение объекта к познавательной способности, причем понятие о целесообразности здесь отнюдь не имеет ничего общего со способностью желания, следовательно, совершенно отличается от всякой практической целесообразности природы.

Действительно, если от совпадения восприятий с законами по общим понятиям природы (категориям) мы не замечаем в себе ни малейшего влияния на чувство удовольствия, да и не можем заметить, так как рассудок здесь действует по необходимости, непреднамеренно и уже по своей природе, – то, с другой стороны, замеченное соответствие двух или более эмпирических разнородных естественных законов под одним, включающим их в себе принципом есть основание для очень заметного удовольствия, часто удивления, иногда даже такого, которое не прекращается, хотя мы уже достаточно знакомы с его предметом. Хотя понятность природы и ее единства в делении на роды и виды, через что только и возможны те эмпирические понятия, через которые мы познаем их по их частным законам, не возбуждает заметного удовольствия, но оно все-таки в свое время здесь, несомненно, было, и только потому, что без этого невозможен самый обыкновенный опыт, оно мало-помалу смешалось воедино с познанием и само по себе не стало заметным. Следовательно, то, что в суждении о природе обращает внимание на соответствие ее с нашим рассудком, стремление подводить неоднородные законы ее, где возможно, под высшие, хотя всегда только эмпирические, – возбуждает в нас, если это удается, удовольствие, ввиду соответствия их с нашей познавательной способностью, а на это соответствие мы смотрим только как на случайное. Но нам совершенно не нравится то представление о природе, где нам наперед предсказывают, что при всяком исследовании о самом заурядном опыте мы неизбежно натолкнемся на разнородность законов природы; это сделает для нашего рассудка невозможным соединение ее частных законов под общими эмпирическими, ибо это противоречит принципу субъективно целесообразной спецификации природы в ее родах и нашей рефлектирующей способности суждения по отношению к последним.

Это предположение способности суждения, тем не менее, настолько неопределенно в том отношении, как далеко может простираться эта идеальная соразмерность природы с нашей познавательной способностью, что, если нам говорят, что более глубокое и разностороннее познание природы через наблюдение в конце концов должно наткнуться на такое разнообразие законов, которое ни один человеческий разум не может свести к одному принципу, мы бываем довольны и этим; хотя для нас бывает гораздо приятнее, когда другие дают нам надежду, что чем больше мы будем изучать природу в ее внутреннем строении или сравнивать с внешними, для нас теперь неизвестными членами, тем проще мы найдем ее в принципах, и тем более единой при кажущейся разнородности ее эмпирических законов, чем дальше пойдет наш опыт. Это заповедь нашей способности суждения – поступать по принципу соответствия природы с нашей познавательной способностью, пока это возможно, не решая при этом вопроса (ибо нет такой определяющей способности суждения, которая давала бы нам для этого такое правило), может ли это иметь где-либо свои границы или нет; хотя по отношению к рациональному применению нашей познавательной способности можно определить границы, но в эмпирической области никакое определение границ невозможно.

VII. Об эстетическом представлении целесообразности природы

То, что в представлении объекта только субъективно, то есть создает его отношение к субъекту, а не к предмету, есть его и эстетическое свойство; но то, что служит или может быть употребляемо в нем для определения предмета (для познания), есть его логическая значимость. В познании предмета внешних чувств оба эти отношения появляются вместе. В чувственном представлении о вещи вне меня качество пространства, в котором мы ее созерцаем, есть только субъективное в моем представлении о ней (через что остается еще неопределенным, чем она могла бы быть как объект в себе), и в этом отношении предмет через это мыслится только как явление; но пространство, несмотря на его субъективные свойства, есть, тем не менее, составная часть познания вещей как явлений. Ощущение (здесь внешнее) точно так же выражает только нечто субъективное в наших представлениях о вещах вне нас, но собственно нечто материальное (реальное) в них (через что дается нечто как существующее), тогда как пространство есть только форма априори самой возможности их созерцания; и тем не менее оно употребляется для познания объектов вне нас.

Но то субъективное в представлении, что не может быть и составной частью познания, – это соединенное с ним удовольствие или неудовольствие, ибо через них я ничего не узнаю в предмете представления, хотя они и могут быть действием какого-либо познания. А целесообразность вещи, поскольку она представляется в восприятии, не есть свойство самого объекта (ибо такое не может быть воспринимаемо), хотя ее можно вывести из познания вещи. Целесообразность, следовательно, которая предшествует познанию объекта и которая даже как бы с ним непосредственно связана, хотя и не пользуется представлением о нем для познания, есть то субъективное, что не может быть элементом познания. Следовательно,