Именины сердца - [54]

Он захихикал.

– И это вместо благодарности?

Я стремительно кинулась вперед, нацелившись ногтями ему в морду. Но реакция последовала молниеносная. Видимо, эпизод с Борисом не прошел для него бесследно. Я шмякнулась о стул, на котором он только что сидел, а надо мной угрожающе нависло облако гнуса-альбиноса. Меня охватил ужас, как в той ситуации с Ланой, когда перед носом у меня плясало дуло пистолета. Но, к счастью, Микеле прекратил "зуззать" и снова материализовался на стуле – на сей раз уже на другом.

– Съела? – захихикал он.

– Врешь ты все, не любил он меня, – опустошенно пробормотала я.

– А вот и любил, куколка!

– Он ведь сам сказал, что я его не интересую.

– Мало ли, что он сказал. Подожди, а действительно, зачем ему понадобилось ???????…??-??,??-??… А вот зачем, – Микеле торжествующе поднял вверх палец. – Он просто боялся.

– Чего боялся? – не поняла я.

– Это неважно, – проговорил Микеле. – Боялся – и все.

– Вот дурак, – сказала я.

– Очень может быть, – согласился Микеле. – А вот о себе я почему-то в нем никаких сведений не обнаружил. Или хотя бы о каком-то условном пришельце.

Странно это. И весьма подозрительно.

На протяжении всей последующей недели я приставала к Микеле с расспросами о

Киселе. Но он почему-то отмалчивался и темнил, тогда как о других рассказывал много и с охотой. Совсем незнакомых людей я знала почти так же хорошо, как саму себя. Может даже лучше, чем себя, поскольку сведения о них я получала беспристрастные. А вот о Киселе я знала только то, что он меня любил. Одна фраза, но она напрочь заслонила собой обилие прочей, даже самой интересной информации.

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

Самое ужасное заключалось в том, что как о человеке я не имела о нем ни малейшего представления. Чего он боялся-то? Я была знакома с Фердинандом, поскольку Кисель старался играть в Фердинанда – сделал из себя человека в футляре в прямом смысле слова. То, что для пришельца действительно было бы скафандром, для человека превратилось в футляр. Конечно, он прекрасно сознавал, куда и зачем я поехала с Борисом в ту ночь, однако никак не проявил своих чувств – ведь Фердинанду ревновать не положено было. Железная выдержка, черт побери! Да и в постели как стойко держался, пока я самолично его не трахнула!

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

Махнув рукой на Микеле, я сама принялась добывать сведения.

Любопытно, что "доктором философии А. Киселем" оказались оба родителя Игоря.

Его мать звали Алиной, отца – Андреем. И оба они были докторами философии. У ????????????????????????… дочка Виточка. От некой зловредной стервы Нины

Гаврющенковой. Дочке сейчас было шесть лет, при этом три последних года Игорь с Ниной официально находились в разводе.

Как я все это разузнала – неважно. Связалась кое с кем из его сослуживцев, которые помогли мне выйти на его друзей. Но сколько бы нового я ни узнавала, я по-прежнему проявляла признаки ненасытности. Словно зачарованная, бродила по местам, памятным моему Игореше. Когда-то Кисели жили в одном из старых домов, в двухкомнатной квартире без удобств. Колонка и туалет находились на улице.

Однажды он упал на эту колонку лицом и отбил себе ползуба. А в другой раз один из будущих его друзей чуть было не задушил его: навалился сверху и зажал рот и нос ладонями.

В детском саду он был влюблен в Наташку Смирнову. В школе появились другие пассии: Ленка Барышева, Алла Государская, Галка и Люба (фамилий никто не смог ?????????),??????????…

Ну и, конечно же, Нина Гаврющенкова (про себя я уже именовала ее Гавнющенкова)

– "довольно смазливый бабец с осанкой баронессы и с соответствующими запросами".

Игорь очень любил Воннегута и Хемингуэя, "Битлз", "Квин" и "Машину времени". А из фильмов особенно: "Короткие встречи", "Покровские ворота" и "Кин-дза-дза".

Я прочла всего Хемингуэя и почти всего Воннегута (кое-что просто не удалось достать), переслушала концерты его любимых ансамблей и пересмотрела любимые фильмы. Короче, постепенно пропустила через себя значительную часть его жизни.

Был соблазн заглянуть и глубже, но в этом мне мог помочь только Микеле, а он молчал как рыба об лед.

Так или иначе, я бродила по тем местам, где любил бывать Игореша. Знаете, на что это походило? Словно я вдруг вспомнила, кем была раньше, и даже опять превратилась в то, чем была раньше: как я тогда жила, чем увлекалась и кого ??????.????????… нынешнюю себя.

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

Сейчас, облачившись в шкуру Киселя, я смаковала это чувство. Подолгу разгуливала у собственного подъезда, пытаясь представить, о чем он думал, глядя на мои окна.

Микеле усердно искал Завадского. А вдруг выяснится, что и Завадский меня ??????…?????-?????… Если бы он меня и в самом деле любил, разве громыхала бы бочка с мазутом?

Впрочем, я уже не была уверена, что бочка гремит именно по Завадскому. А может, по Киселю? По ком гремит теперь эта чертова бочка с мазутом?

Я сходила в областную больницу и постояла у изголовья Игореши. Кривляясь при этом на манер обезьяны в попытке сдержать слезы. Перед глазами возникала навязчивая картина: как долгими вечерами он бродит у моего подъезда, наблюдая за мной и Микеле, и разрывается между желанием объясниться и этим дурацким, необъяснимым – во всяком случае, для меня – страхом. На соседней кровати -