Именинный пирог - [2]

— Полноте вам!.. — неспокойно проговорил именинник, увлекая нечесаного Волтера к столу с графинами и графинчиками. — Вы бы лучше вот выкушали.

— Можно! — ответил почтмейстер и прошелся по водочке.

— Славная икорка! — заметил городничий, набивая рот хлебом, вплотную намазанным свежей зернистой икрой. — Из Саратова?

— Из Саратова, — ответил именинник.

— Хорошая икра. Что бы тебе, Маркелыч, такую держать? — сказал Антон Михайлыч стоявшему у притолки городскому голове.

Почтительно подойдя к "хозяину города", голова с низким поклоном и плутовской усмешкой промолвил:

— Несходно будет, ваше высокородие. Сами изволите знать, какой здесь расход.

— Мы бы стали брать, вот Степан Васильич, Алексей Петрович, Иван Семеныч, все…

— Нет, уж увольте, ваше высокородие. Ей-богу, несходно.

Прав был голова: несходно ему было хорошую вещь в лавке держать. Икра за прилавком не залежалась бы, в день либо в два расхватали б ее «благородные» — на книжку. А это значит: "пиши долг на двери, а получка в Твери".

— Пирог подан!.. — возгласил именинник. — Андрей Петрович, Антон Михайлыч, милости просим. Иван Павлыч, а повторить?

— Можно, — ответил почтмейстер и повторил в пятый либо в шестой раз. Ученик Волтера придерживался российского, о виноградном отзывался презрительно, называя его свекольником.

Гости первого сорта вокруг стола уселись, мелкая сошка пили и ели стоя, барыни с Катериной Васильевной удалились в ее комнаты. Нельзя-ж при кавалерах прихлебывать настоечки да наливочки.

Зашла беседа о железных дорогах. Стоявший за стульями штатный смотритель с приличной осторожностью осмелился доложить, что было б хорошо и даже необходимо для отечественного просвещения провести железную дорогу в Рожнов. Городничий закинул назад голову и, с презрением взглянув на смотрителя, молвил:

— Ишь чего захотел!

Штатный смотритель поперхнулся куском пирога и с глухим кашлем наклоняясь и закрывая рот салфеткой, торопливо вышел в переднюю.

— А что ж?.. Недурно бы было, — сказал исправник. — С Волги живых стерлядей сюда бы возили.

Исправник, по собственному его выражению, имея "характер гастрономический", держал повара, привезенного из Москвы, и смотрел на обед как на цель человеческой жизни.

— Часты будут наезды из губернии, — ответил городничий. — Из мундира не вылезай. Да и накладно.

— Правда, — подтвердил сонм благородных. Согласился и гастроном-исправник.

По углам разговоры шли деловые. Только и слышно было:

— К вам послано было отношение, на это отношение вы отвечали…

— А по указу губернского правления…

— Недоимка наросла страшная, хоть ты тут тресни, ничего не поделаешь…

— А казенная палата и посылает указ…

— Ну, и заключить его в тюремный замок!

И за столом разговор с железных дорог на дела перешел.

— Деятельностью могу похвалиться, — говорил исправник. — Загляните когда-нибудь к нам в земский суд, Андрей Петрович, — посмотрите… Тридцать шесть тысяч исходящих!.. И до этакого числа, могу сказать, я довел. При покойнике Алексее Алексеиче редкий год двадцать тысяч набиралось. При моей бытности, значит, в полтора раза деятельность умножилась. Дел теперь у меня… Ардалион Петрович! — крикнул он через стол секретарю земского суда. — Сколько у нас дел?

— По суду? — басом спросил секретарь.

— И по суду и у становых, всего сколько?

— Тысяча восемьсот шестьдесят девять дел к первому числу показано, — пробасил Ардалион Петрович и хлопнул на-лоб рюмку хересу.

— Возьмите вы это, Андрей Петрович, тысяча восемьсот шестьдесят девять дел. Средним числом хоть по двадцать листов на дело положить… ведь это… двадцать да шестнадцать… семнадцать… ведь это тридцать семь тысяч листов без малого. Да еще мало я кладу по двадцати листов на дело. Так изволите ли видеть, какова у нас деятельность…

Слова исправника просьбицу означали: когда, дескать, увидите министра, скажите ему: "есть, мол, ваше высокопревосходительство, в Рожнове исправник, Степан Васильич, отличный исправник, деятельный, привел уезд в цветущее, можно сказать, положение".

А вечерком на сон грядущий так исправник мечтал: "Скачет от губернатора нарочный, скачет, скачет, прямо ко мне. "Пожалуйте, говорит, к губернатору для объяснения по делам службы". Еду, разумеется, немедленно, являюсь… А губернатор на шею ко мне. "Поздравляю, говорит, поздравляю, Степан Васильич, поздравляю!" А сам крестик из пакета вынимает, к мундиру пришпиливает. Я, разумеется, в плечо его превосходительство, руку ловлю… Не дает. "Лучше, говорит, я тебя в губы"… Заманчиво, черт возьми! ей-богу, заманчиво!.. Какой бы обедище задал!.. Как свиней кормят пареной репой, так бы всех закормил я трюфелями!.. Пирогов бы страсбургских выписал, омаров… На каждого по пирогу да по цельному омару!.. Такими бы дюшесами стол изукрасил, что кто б ни взглянул, так бы и обомлел".

Пиршество меж тем продолжалось. Именинник торопливо перебегал от гостя к гостю, упрашивая ровно бог знает о какой милости побольше покушать. Напрасно он хлопотал, и без того гости охулки на руку не клали. Исчезло со столов пять кулебяк с визигой да с семгой, исчез чудовищный осетр, достойный украсить обеденный стол любого откупщика; исчезли бараньи котлеты с зеленым горошком и даровые рябчики, нашпигованные не вполне свежим домашним салом. Все исчезло в бездне «благородных» утроб… Со славой те утробы поспорили бы с утробами поповскими… Про них, к общему удовольствию гостей, рожновский Волтер, обращаясь к отцу протопопу, сказал: "Сидит поп над псалтырью, другой поп с ним рядом. "Что б означало, — спросил один: — бездна бездну призывает?" Другой отвечает: "Это, говорит, значит: поп попа в гости зовет".