Именем Корпорации! - [15]

Доктор прямо видел эту сцену. Вот он помогает парню отойти в иной мир без мучений, проводит диагностику Гордону и всем его мальчикам-зайчикам, выносит приговор и делает траурное лицо, ибо средств даже консервации, не говоря уже об излечении, здесь просто не было. Растроганный такой заботой Хеллер припадает к ногам Гриффина, умывается соплями и слезами, благословляет его от голубого лица небесного божества, и спрашивает, что же теперь хочет Гриффин в награду.

– Прошу вас, мистер Гордон, сущие пустяки. Мне вполне достаточно будет космического корабля малого или среднего класса. Да-да, одного из тех трёх, что вообще имеются не только в этом городе, но и на целом континенте.

Произнеся это вслух, Гриффин не удержался и тихо рассмеялся. Смех тут же ударил по голове волнами боли, сжимающей череп со всех сторон. Доктор перестал трястись от хохота, обхватив голову руками, но улыбка не сошла с его растрескавшихся губ.

– Мне всего-то и надо, всего-то и надо, о прекрасная Марлен, что улыбка твоя, – процитировал он строки из весёлой портовой песенки. – Ну, а если ты против, ведь бывает, что против, мне всего-то и надо, о прекрасная Марлен, мне всего-то и надо, что два корабля. Только два корабля, только два корабля, чтобы прочь улететь, улететь от тебя. И вернуться потом, о прекрасная Марлен, и вернуться потом только ради тебя. Только ради тебя умирать и гореть, только ради тебя прыгать в космос опять, о прекрасная Марлен, мне не страшно гореть, мне не страшно гореть, если любишь меня, если любишь меня…

Гриффин не заметил, как его потянуло в сон. Напряжение последних часов отпустило, и он, убаюканный строчками старой песенки, задремал в мягком и уютном кресле рядом с кроватью умирающего, молодого племянника отца Хеллера Гордона.

Глава 9

Когда меня спрашивают, что такое Корпорация, я молчу, и загадочно улыбаюсь. Человек, задающий этот вопрос, уже перерос свой родной мир, и владеет знаниями, достаточными для самостоятельного поиска ответа.

Когда меня спрашивают, в чём цель существования Корпорации, я молчу. Но улыбка редко посещает моё лицо в такие моменты, и бывает грустной. Тот, кто спрашивает меня, либо потерялся, либо ещё не находил себя. Прямо как я. Мне его жаль.

Но когда мне задают вопрос, почему Корпорация не может победить Консорциум… Или не может спасти мир Линии или Параллели от нашествия слизняков-убийц, вторжения из сопредельного пространства, эпидемии мозгокори, экологической катастрофы или ядерной войны (нужное подчеркнуть) … В эти моменты мой собеседник получает в ответ пустое лицо и внешнее спокойствие. Он ничего не понимает.

Корпорация никого не спасает и не побеждает. Она только связывает. Опутывает сетью переходов, туннельных станций, наблюдательных постов, убежищ и приютов странников… Даже мне, человеку без имени, который варится в этом не первое десятилетие, не всегда понятна стратегия и логика тех или иных действий Директората. Пусть они и доходят до меня сквозь сито фильтров у ровней доступа, искажёнными и разрозненными.

Иногда мне кажется, что я совершил ошибку тогда. Когда в моей голове кровь выстукивала слово «корпорация», и сны рисовали изображения иных миров. Когда жизнь подсовывала одну удачу за другой, и все пути вели только к одной цели. Когда я вошёл в неприметный пыльный офис на третьем подвальном этаже дешёвого бизнес-центра. Когда я положил ладонь на сканер, и лихо отбарабанил текст на незнакомом языке, который снился мне уже месяц…

Иногда мне кажется, что лучше бы я тогда умер.

Собственно, я и умер.

Для моего родного мира. Я даже не знаю, мне ли принадлежит фамилия, которой я привык подписывать свои статьи и отчёты. И что, чёрт его дери, значит эта проклятая «С» перед ней?! Сидней? Станислав? Семьон, ядри его душу? Или вообще какой-нибудь Сатананда…

Я не помню своего мира. Разрозненные картинки, запреты при перемещении (только транзит, только через нулевую точку, только в бессознательном состоянии) … Я даже не знаю, какой мир – моя родина. Запретов и транзитов много, слишком много. А привязаться по воспоминаниям, карте неба и свойствам планеты вряд ли выйдет, они не настолько разнятся между линиями, даже отдалёнными.

Человек без имени. Человек без родины. Человек без… души?

Из личного дневника сотрудника Службы, С. Спенсера. Не опубликовано.

– Доктор! Доктор! Пассажиру плохо! – взволнованный стюард тряс за плечо Спенсера, который старательно изображал медленно выплывающего из глубокого сновидения человека.

На самом деле он проснулся, как только незаметный человек в сине-белой форме вошёл в его каюту, но не станешь же объяснять обслуживающему персоналу, что чувствуешь их за десять метров…

– Хррр… Отстаньте… – Спенсер дёрнул плечом, заворачиваясь в тёплый плед, и проклиная про себя неудобные сидячие кушетки. – Я доктор философии…

– Э-э-э-э… – обескураженный стюард отпустил рукав его пиджака, и что-то залопотал во встроенный передатчик.

Док расслышал знакомые сочетания пиджин-кода: «ошибка… не тот… службы… ждать…», и несколько напрягся. Лёгким движением ногтя большого пальца он выдвинул из перстня иглу с паралитиком, и замер.