Имена на поверке - [8]

Свастика на хвосте.

«Юнкерс» камнем стремился вниз

И выходил в пике.

Авиабомб пронзительный визг,

Грохот невдалеке;

Вспомнил ты ощутимый щекой

Холод земли сырой,

Соседа, закрывшего голой рукой

Голову в каске стальной,

Пота и пороха крепкий запах…

Вспомнил ты, как, небо закрыв,

Бесформенным зверем на огненных лапах

Вздыбился с ревом взрыв.

…Хорошо познав на войне,

Как срок разлуки тяжел,

Ты из госпиталя к жене

Все-таки не пришел.

И вот ожидаешь ты встречи с ней

В комнатке на этаже втором,

О судьбе и беде своей

Честно сказал письмом.

Ты так поступил, хоть уверен в том,

Что ваша любовь сильна,

Что в комнатку на этаже втором

С улыбкой войдет жена

И руки, исполненные теплом,

Протянет к тебе она.

1942 г.

Леонид Вилкомир

«Жизнь моя не повторится дважды…»

Жизнь моя не повторится дважды.

Жизнь не песня, чтобы снова спеть.

Так или иначе, но однажды

Мне придется тоже умереть.

Как бы я ни прожил свои годы,

Я прошу у жизни: подари

Вкус воды и запах непогоды,

Цвет звезды и первый взлет зари.

Пусть и счастье не проходит мимо,

Не жалея самых светлых чувств.

Если смерть и впрямь неотвратима,

Как я жить и думать разучусь?

Москва, 1935 г.

«Чуть-чуть недоспать…»

Чуть-чуть недоспать,

Чуть-чуть недоесть,

Но чтобы в руках гудело.

Это самое что ни на есть

Мое настоящее дело.

Как радостно видеть

Готовый пролет,

Первой вагранки литье

И чувствовать, что ежедневно растет

Настоящее дело мое!

Нижний Тагил, 1936 г.

Строители

Мы жаркою беседой согревались,

Мы папиросным дымом одевались

И у «буржуйки» сиживали так.

Покой до боли был невероятен.

А дым Отечества и сладок и приятен,

Окутавший наш проливной барак.

Он сбит в осенней непогоде вязкой

С обычной романтической завязкой —

В лесу, в дождях, в надежде и дыму.

Я потому об этом вспоминаю,

Что лучшего я времени не знаю,

По силе чувства равного тому.

Какое это было время, дети!

Мы жили в тьме и вместе с тем на свете,

На холоде у яростных костров,

Мы спали под открытым небом, в доме,

В кабине экскаватора и громе

Стрекочущих машин и тракторов.

Мы по утрам хлебали суп из сечки,

Приветливо дымящийся на печке,

И были этим сыты до зари.

Мы думали о вредности излишеств,

Роскошнее не ведали из пиршеств,

Как с чаем подслащенным сухари.

А на работе? Что там только было!

Я помню наши первые стропила.

С каким трудом их взвили к небесам!

Главинж нам лично чертежи преподал,

Прораб возился ночь с водопроводом,

Начальник за гвоздями бегал сам.

Когда фундамент первый заложили,

От счастья замерли, а впрочем, жили

Невероятно гордые собой.

Мы день кончали песней, как молитвой,

Работу нашу называли битвой.

И вправду, разве это был не бой?!

Я не могу вам передать эпохи,

Нужны не те слова, а эти плохи,

Я лучше случай расскажу один.

Пришел сентябрь — в округе первый медник,

Надел он свой протравленный передник,

В его руках паяльник заходил.

Леса покрылись красным, медным цветом,

Последняя гроза прощалась с летом,

Стремительнее двигалась вода,

Пришпоренная утренником стылым —

Предвестником холодным и постылым

Несущего оцепененье льда.

А тут еще нагрянул дождь-подстега,

Рекою стала главная дорога,

Тогда и ночь неслышно подошла.

Мы спать легли. Нам снилось, как героям,

Что наш завод уже давно построен,

Что перед солнцем отступила мгла.

Нас разбудил нежданно чей-то окрик,

Мы поднялись. Стоит начальник. Мокрый,

Командует: «Все на плотину, марш!»

Мы первые минуты не хотели

Покинуть наши теплые постели,

Потом вскочили: «Ведь начальник наш!»

Как мы за ним стремительно бежали,

Как в эту ночь заметно возмужали,

Готовые погибнуть, но помочь!

Вода в плотину бешено вгрызалась,

Всю вражескую ненависть, казалось,

Она в себя вобрала в эту ночь.

К утру, измотанные трудным боем

С водою ледяной и голубою,

Мы вышли победителем ее.

Белье сухое показалось негой,

Барак знакомый — сладостным ночлегом,

Геройской славой — наше бытие.

Нижний Тагил, 1937 г.

Орджоникидзе в Тагиле

Над городом Тагилом, почернелым

От копоти, заботы и огня,

Возник Серго,

Своим дыханьем смелым

Строителям ближайшая родня.

Он шел в забои на горе Высокой —

И горы расступились перед ним;

Он поднимался на Шихан, где сокол

Кичился одиночеством своим.

Мы шли вослед торжественно и гордо

И вместе с ним, взглянув на рудники,

Увидели живой набросок города

Из-под его приподнятой руки.

Но то не старый был, не деревянный,

Приземистый, оглохший и слепой,

Не город-миф,

   а мир обетованный,

Живой, как песня: подтяни и пой!

И мы тянули!

   В бури и метели

Смерзались губы, слушаясь едва.

Но мы работали и песни пели,

Мы выпевали радости слова!

Мы их лепили, строили, строгали

И город-песню создали из них.

На площади — в граните и металле —

Орджоникидзе памятник возник.

Москва, 1938 г.

Вдохновение

Пришло оно. Свободно и покорно

Ложатся строчки… Так растет листва,

Так дышит соловей,

Так звуки льет валторна,

Так бьют ключи,

Так стынет синева.

Его огонь и силу торопитесь

Вложить в дела.

   Когда оно уйдет,

Почувствуешь, что ты

   ослепший живописец,

Оглохший музыкант,

   низвергнутый пилот.

Москва, 1934 г.

Тагил

Меня влечет опять туда — в Тагил,

Где мерзли мы, где грелись у «буржуйки»,

Где падал я и, набираясь сил,

Сквозь вьюгу шел в своей худой тужурке.

Он в час тревоги твердый, как металл,

А в дни веселья

Песнями встревожен.

Я в этом трудном городе мечтал

Характером стать на него похожим.