Имена - [18]

Годом позже мы очутились в Торонто — делили книги и Кэтрин наговаривала на магнитофон греческие слова. Северная Америка канула в прошлое. Я связался с Раусером. У него был представитель в Средиземноморье, но он сказал, что готов со мной побеседовать. Я заявил, что мне нужны только Афины. Попробуем, ответил он. Через три месяца все было улажено.

Я получил должность, офис, секретаршу, рабочий график и четкие обязанности, а моя жена рылась в канаве, в то время как сын писал роман. Счастливая пара. Теперь свободными стали они, но я не мог отделаться от ощущения, что главный риск выпал на мою долю. В случае неудачи мне не к чему было возвращаться; я не знал на земле угла, который мог бы считать своим. Этим углом, единственным настоящим пристанищем были для меня они. Я поехал, как пускаются в опасное путешествие, — с мрачной решимостью, дотоле мне не знакомой.

Самодовольный, тяжел на подъем.

Каков мой личный актив? Вот что смутно волновало меня в течение всей этой истории. Глубокое чувство, твердый характер, воля и смекалка. Ловкость и дурацкое везение. Я должен был суметь распорядиться этим хотя бы отчасти. Так вот почему люди стараются форсировать события — чтобы понять, насколько им самим далеко до полноценности и много ли они смогли удержать из плывущего мимо счастья? Некоторые типы одиночества сродни обвинению. Не потому ли, что мы ощущаем: вот каковы мы по сути, оголенные, обесцвеченные?

Бурый скалистый остров, белый поселок, люди, забрасывающие желтые сети, весь этот ослепительный свет. Слоистая минойская почва, охра, ржавчина, сажа и осколки крашеных горшков — вот на чем держится мир. И именно Раусер, который, отдуваясь, брел в гору мимо ювелирных магазинчиков, выстроившихся вдоль пешеходной аллеи, оказался связующим звеном в этой шаткой любви. Раусер, деловой человек в сером костюме.

— «Ллойд» хочет объявить Персидский залив зоной военных действий, — сказал он. — Это удвоит страховые взносы за танкеры.

— Откуда вы знаете?

— У меня есть пленочка с совещания кувейтцев по обороне. Они проигрывают худший сценарий. В смысле, «Ллойд». Начинка из танкеров запакощивает пролив. Которые в халатах бормочут себе в бороду. Даже папу волнует такая перспектива. Это повлияет почти на все его здешние дела.

— Зона военных действий.

— Звучит, правда?

Его интересовала Турция. У меня были точные цифры по непогашенным займам. Не подлежащие оглашению телексы, которыми обменивались банковские филиалы в этом регионе. Курсы иностранных валют, скорость инфляции, шансы кандидатов на предстоящих выборах, объем экспорта и импорта. У меня были очереди за бензином, ежедневные отключения электричества, периодическое отсутствие воды в кухонных кранах, толпы безработных молодых людей на перекрестках, пятнадцатилетние девочки, застреленные из-за политики. Нехватка кофе, топлива для обогрева, запасных деталей для военных самолетов. У меня были комендантский час, черные рынки, Международный Валютный Фонд, Аллах велик.

Зашифрованные телексы я раздобыл у своего приятеля Дэвида Келлера, начальника кредитного отдела в банке «Мейнланд». Большинство прочих материалов передал мне наш турецкий репер. Улицы Стамбула были сами по себе красноречивы: брожение сил, раскачивание. Остальное поступило от наших контактов в Мировом Банке и из различных исследовательских институтов.

Мы сделали круг и теперь гуськом шли вниз по узкому тротуару. Он обращался ко мне через плечо.

— Откуда вы вообще? Я когда-нибудь спрашивал?

— Из небольшого городка в Пенсильвании.

— Я из Джерси-Сити.

— Что вы хотите от меня услышать, Джордж? Ах, как мы далеко от дома?

Мы пересекли улицу, чтобы обойти выплеснутые мыльные помои.

— Стоит мне сходить в Акрополь?

— Все ходят, — ответил я.

— В гору лезть?

— Туда все добираются. Хромые, увечные.

— Что там есть такого, на что надо обязательно посмотреть?

— Вы же едете в Неаполь смотреть какие-то жалкие картины.

— Это ни о чем не говорит, — сказал он. — Блат полагается использовать.

Пятью минутами позже мы были в офисе — двух скромных комнатах, соединенных аркой. Моя секретарша, пожилая женщина, которая любила, когда ее называли миссис Элен, уехала куда-то на север хоронить родственника.

Раусер разулся и попросил у меня телексы, записки, отчеты — в общем, все, что я мог ему предложить. Документы с печатями, столбики цифр. Он погрузился в чтение, и вскоре я начал ощущать тишину, пугающее безмолвие, которое постепенно смыкалось вокруг меня всякий раз, когда я заходил сюда с улицы. Здание стояло в глухом переулке — оазис драгоценного покоя в городе, привычном к шуму. Шум для афинян — это что-то вроде дождя, природное свойство окружающей среды. Защититься от него нельзя ничем.

— Когда вы улетаете, Джордж?

— Завтра.

— «Трансуорлд»?

— Да.

— Ждите лишней посадки.

— Я беспосадочным.

— Все равно. В Шенноне или Гус-Бэе.

— Почему? — спросил он.

— Они стартуют с неполными баками. Говорят, что здесь слишком жарко и горючее расширяется. Или что взлетная полоса слишком короткая, а горючее тяжелое. Дело и правда в горючем. Здесь дороже. Они любят заливать в другом месте.

— Все упирается в одно и то же.