Имена - [15]

По словам Энн, единственным городом, который оставил по себе грустные воспоминания, был нигерийский Порт-Харкорт. Там, в дельте реки, в пустынной и дикой местности, обнаружили хорошую нефть. Чарлза наняли экспертом по безопасности на строительстве перегонного завода «Шелл» и «Бритиш петролеум». Энн сбежала в Бейрут, где вовсю шли уличные бои. Их брак слегка зашатался, но — печальная ирония судьбы — ему пошла на пользу проведенная вскоре национализация имущества британской компании.

Они не хотели возвращаться домой: слишком много лет под живописными небесами, среди гибких босоногих людей с косичками, в красных халатах. Или сегодня это уже Англия? После окончания трудовой жизни они предполагали уехать в Калифорнию, где учился в аспирантуре их сын-математик — у меня почему-то сложилось впечатление, что он энтузиаст, помешанный на своей науке.

— Вся штука в том, чтобы выучить язык, но держать это в секрете, — говорил Чарлз. — Так я и делаю. Не выдаю своих знаний без крайней необходимости.

— Но зачем тогда они нужны?

— Я слушаю. Все время. Собираю информацию. У меня в этом смысле преимущество. Мало того, что я иностранец: по моему виду не скажешь, что я могу знать греческий.

— Вы серьезно, Чарлз? Трудно поверить.

— Информация — ценная вещь, ее хочется накопить побольше.

— Но разве вам не приходится иногда вести переговоры?

— Переговоры ведутся по-английски. Это логично.

— Если бы я когда-нибудь выучил язык, я старался бы как можно чаше пускать его в дело. Я хочу говорить с ними, слушать, что говорят они. Вон люди спорят — в этом есть что-то серьезное, почти задушевное. Я хочу вмешиваться, задавать вопросы.

— Из разговоров с ними вы ничего не почерпнете.

— Я не хочу ничего черпать.

— С помощью моего метода вы узнали бы неизмеримо больше.

— Чарлз, ваш метод годится только для психов.

— Тогда как насчет «хайнекена»? Можно в этой стране раздобыть пиво в зеленых бутылочках?

— Нет, серьезно, вы говорите по-арабски?

— Конечно.

— Я вам завидую. Правда.

— У Энн прекрасные способности к языкам. Она занималась переводами, вы знаете. С большим успехом.

— Мой парень говорит по-обски. Такой детский язык. Надо вставлять в слова, в определенные места, слог «об».

Чарлз сгорбился, подавшись вперед, его сигарета догорела до фильтра.

— Почти задушевное, — пробормотал он, кинув взгляд на людей поддеревом.

— Вы понимаете, о чем я. В самом языке есть какая-то особенность.

— Вам хочется вмешиваться. Задавать вопросы.

Я смотрел, как Энн идет к нам через лужайку из тополиной рощицы. Приятная походка, чуть враскачку. Даже на расстоянии было видно, что ее губы слегка поджаты, точно она собирается отпустить какое-то саркастическое замечание. Мы подошли к ней с разных сторон и все втроем двинулись по дорожке к ближайшим воротам.

— В любой произвольный момент времени, — сказала Энн, — одна половина афинских женщин стрижет другую.

— По-моему, вышло шикарно, — сказал Чарлз.

— Это такая мука. Если бы все явились как положено, я бы еще сидела там. Джеймс, я никогда не замечала. У вас волосы цвета хаки.

— Я шатен.

— Если бы у джипов были волосы, они были бы точь-в-точь такие. У него волосы цвета хаки, — сообщила она Чарлзу.

— Оставь его в покое. У него ленч с Джорджем Раусером.

— У него ленч с нами. Куда пойдем?

— Давайте вместе поужинаем, — сказал я.

— Ладно. Кого позвать?

— Всех.

— Откуда в парке столько народу? — сказала она. — Греки же терпеть не могут свежего воздуха.

Я снял с полки книгу о мифологии, для Тэпа. Понес ее в кассу. Женщина за кассовым аппаратом отправила меня к мужчине в другом конце зала. Я дал ему книгу и пошел вслед за ним к его столику. Он достал толстый блокнот, выписал чек и отдал его мне без книги. Я отнес чек кассирше. Она взяла у меня деньги, поставила на чек печать и возвратила мне его вместе со сдачей. Я положил проштампованный документ в карман и отправился к столику. Мужчина уже завернул мою покупку и заклеивал бумагу липкой лентой. Ему нужен был чек. Я вынул его из кармана и вручил ему. Он дал мне второй экземпляр из-под копирки. Я опустил его в карман и вышел из магазина с аккуратно завернутой книгой.

Моя жизнь была полна будничных сюрпризов. Сегодня я наблюдал, как бегуны-марафонцы увертываются от такси у афинского «Хилтона», завтра поворачивал за угол в Стамбуле и натыкался на цыгана с медведем. Я стал казаться себе вечным туристом. В этом было нечто умиротворяющее. Быть туристом значит уклоняться от ответственности. Ошибки и промахи не прилипают к тебе, как на родине. Ты можешь скитаться по континентам и слушать чужеземную речь, давая мозгам отдых. Туризм — это марш слабоумных. От вас ожидают глупых поступков. Весь механизм страны, принимающей гостей, устроен в расчете на глупое поведение туристов. Ты ходишь с ошарашенным видом, косясь в сложенную карту. Ты не знаешь, как говорить с людьми, как куда попасть, чего стоят деньги, который теперь час, что надо есть и как это едят. Твоя глупость — условие, правило и норма. Ты можешь существовать на таком уровне неделями и месяцами, и это не вызовет ни ругани в твой адрес, ни ужасных последствий. Вместе с тысячами тебе подобных ты наделен иммунитетом и широкой свободой действий. Ты — один из армии идиотов в яркой синтетике, лезущих на верблюдов, фотографирующих друг друга, мучающихся от жажды и расстройства желудка. Тебе не о чем думать, кроме очередного бесформенного события.