Имбиторы атакуют на заре - [3]

— Мачты рубить! "Нолный вперед! — скомандовал я. — А уж вы-то знаете, что, помимо парусов, я располагал двумя мощными дизелями фирмы «Бенц-Марин» на тысячу двести лошадиных сил каждый.

Го-Шень всмотрелся в мое лицо, и, видимо, поняв, что я сейчас потеряю сознание, осторожно и бережно потер двумя руками яйцеобразный предмет, нити, охватившие мое лицо, тут же поникли и как бы потекли вспять, прячась внутри его кардены.

— Вы сняли.эти двигатели с потопленного вами трампа «Нибелунги»! — тут же воскликнул я и почувствовал, что говорю шепотом.

— Лучше помолчите, Краб, — сказал, усмехаясь, Го-Шень. — «Нибелунги» принесли мне немало огорчений. И слушайте внимательно, иначе…— И он покрутил перед моими глазами своей карденой. Я заметил, что цвет ее теперь уже был не сине-зеленым, а красновато-бурым, будто ее овал налился кровью.

— И что же, Краб, что бы вы подумали, — продолжал Го-Шень, — если бы увидели то, что я увидел? Двигатели моей «Синей жемчужины» запели свою песню, и скажу я вам, запели отличными голосами. Мы пошли со скоростью в пятьдесят узлов, и покрытый водорослями английский охотник остался было далеко позади, как вдруг мне стало ясно, что он догоняет нас, да и как было ему не догнать, когда манильский канат и, заметьте, Однорукий, новехонький канат, пропущенный сквозь его клюзы, натянулся как вожжи, а по носу охотника забурлило что-то такое, будто забили хвостами с десяток китов и весь этот морской дилижанс-рванулся за нами вдогонку, делая по крайней мере девяносто узлов в час. Так мы и шли некоторое время. Впереди — стая акул, за ними моя «Синяя жемчужина» и, как буря, настигающая нас, безмолвный охотник. Вскоре он поравнялся с нами.

— И все это время, — спросил я, воспользовавшись паузой, — вы не видели ни одного человека?

— Ни одного, — медленно сказал Го-Шень. — Но то, что вы сейчас услышите, и будет той самой морской тайной, прикоснуться к которой мечтают и боятся моряки всех океанов и всех морей… Люди появились как-то сразу. Их было десятка два, может быть, и три… Но что это были за люди!.. Представьте, Однорукий, молодых моржей, которые волей провидения вдруг стали моряками, нет, и это не то… Это были самые морские парни из тех нескольких тысяч, которых я когда-нибудь видел в портах двух полушарий. На них были черные шелковые трусики, а все остальное в своем натуральном виде. Под их загорелой кожей перекатывались бицепсы с детскую голову величиной, а мышцы на ногах имели, по крайней мере, сто пять сантиметров в обхвате. Правда, руки у них были коротки, короче, чем у людей… А, встрепенулся, Однорукий, д-да, короче, чем у людей, но зато, какие кулаки…— Го-Шень помолчал и тихо, почти шепотом, добавил: — С первого же взгляда на эти кулаки я понял, Однорукий: «Синей жемчужине» пришел конец…

Го-Шень протянул ко мне руку, щелкнул пальцами. Я машинально достал сигареты и зажигалку. За решеткой сердито засопел начальник тюрьмы, но, по-видимому, не решился прервать наш разговор. Го-Шень любовно провел кончиком сигареты у себя под носом, жадно ее раскурил и некоторое время, следя глазами за дымком, продолжал: — Меня расстреляют в понедельник, не раньше… Понедельник был всегда моим счастливым днем. Буду ли я жив или нет, но к морю я не вернусь никогда. А тебе, Однорукий Краб, жить и умереть в голубой стихии. Я мог бы просто сообщить тебе, что был бой, мог бы передать его со всеми подробностями, но тогда мой рассказ выглядел бы, как рассказ любого мальчишки из любой страны о каком-нибудь «вестерне». — ГоШень коротко рассмеялся: — Не это важно для тебя, Однорукий, тебе драться и, может быть, победить. Я передам тебе главное: стратегию боя и, не продумав каждое слово, которое ты от меня услышишь, не вымуштровав каждого из своих ветеранов, и не думай о встрече с Ним.

— С кем? Кого вы имеете в виду, Го-Шень?

— Да, Он появился в капитанской рубке, и мне сразу стало ясно, что Он и есть главный всему этому делу. И, что самое важное, Краб, Он человек, как я или как вы, скорее как вы, потому что он несомненно европеец. Англичанин, немец или финн, француз, янки или швед, но — европеец. Он выглянул на одно мгновение и-s руГжи и что-то крикнул дискантом, и парни на палубе охотника сразу подтянулись и замерли. Так замерли, что ни один человек замереть не смог бы, клянусь спинным плавником той акулы, что сожрала моего лучшего друга Адониса Гурса в Баб-эль-Мандебском проливе.

Я стал приходить в себя окончательно и даже смог пожать плечами, показывая, что не совсем понимаю своего собеседника.

— Они не дышали, Краб, совсем не дышали. Они стояли так, что их грудные клетки в желваках и наплывах мышц были мне видны как на ладони, но они не дышали. И тогда я первым не выдержал и скомандовал своим ребятам: «Акэла!», что означает: «Стрелять одиночными!» — Возможно, Джеральд, вы ожидаете, что в ответ они пошли на абордаж? Не тут-то было! Они и не подумали предпринять против нас какихлибо враждебных действий. Скорострельные автоматы, как вы знаете, опоражнивают обойму за треть секунды, поэтому я и дал приказ стрелять одиночными. Каждый из моих ребят уже сделал по пять, шесть, семь выстрелов, а эта компания на палубе охотника занималась какой-то сумасшедшей гимнастикой. Они прыгали и в бок и в стороны, они кувыркались и отпрыгивали, но ни одна из пуль не задела ни одного из них. И я понял, Краб, понял… Они видели летящую пулю точно так же, как мы видим чайку над морем, а их нервный механизм позволял им с поразительной быстротой реакции находить неуязвимое положение для туловища, рук, ног, головы.