Имаджика: Примирение - [14]

Несколько потрясений ожидали Милягу. Первое, и самое незначительное, было вызвано ее красотой. Бока ее были цвета грозовых облаков, а благодаря огранке сияющие швы рассекали ее, словно спрятанные внутри молнии. Второе заключалось в том, что при всей своей огромности она не была установлена на земле, а парила в десяти футах от пола башни, отбрасывая вниз такую густую тень, что ее можно было принять за пьедестал.

— Впечатляет, а? — сказал Сартори, и его самоуверенный тон показался Миляге таким же неуместным, как смех у алтаря. — Можешь пройтись под ней. Давай. Это совершенно безопасно.

Миляге не особенно хотелось этого, но он слишком хорошо знал, что его двойник высматривает в нем признаки слабости, и любое проявление страха может быть позднее использовано против него. Сартори уже видел, как его рвало и как он стоял на коленях. Ему не хотелось, чтобы этот ублюдок поймал его еще на одной слабости.

— А ты разве не пойдешь со мной? — сказал он, оглядываясь на Автарха.

— Это очень личный момент, — сказал тот, подаваясь назад и предоставляя Миляге возможность одному ступить в тень.

Он словно бы вновь оказался в ледяной пустыне Джокалайлау. Холод пробрал его до костей. У него перехватило дыхание, изо рта вырвался клуб пара. Судорожно глотая ртом воздух, он поднял лицо навстречу нависшей над ним силе. В сознании его боролось рациональное стремление изучить этот загадочный феномен и с трудом сдерживаемое желание упасть на колени и взмолиться о том, чтобы его не раздавило. Он заметил, что у нависшего над ним неба было пять граней — возможно, по числу Доминионов. И, как и с боков, снизу также посверкивали молнии. Но не только благодаря огранке и мраку камень был похож на грозовое облако. В нем происходило движение; твердая скала над головой у Миляги вспучивалась и клубилась. Он бросил взгляд на Сартори, который стоял у двери, небрежно закуривая сигарету. Маленький язычок пламени у него в ладонях был где-то в другом мире, но Миляга не позавидовал его жару. Несмотря на пронизывающий холод, он не собирался покидать тень и ждал, пока каменные небеса над ним разверзнутся и произнесут приговор. Ему хотелось увидеть в действии силу, которая таилась в Оси, хотя бы для того, чтобы знать, что такие силы и такие приговоры существуют. Он отвел взгляд от Сартори едва ли не с презрением, и в голову ему пришла мысль, что несмотря на весь треп об обладании монолитом, те годы, что он простоял в башне Автарха, были жалкими мгновениями в необъятной вечности его существования, и что и он сам, и Сартори успеют прожить свою жизнь, да и оставшийся после них след будет затоптан теми, кто придет им на смену, за то время, которое потребуется камню, чтобы только моргнуть своим облачным глазом.

Возможно, камень прочел эту мысль Миляги и одобрил ее, потому что из него стали исходить лучи благосклонного света. Теперь в нем были не только молнии, но и солнце, которое могло нести и спасение, и смерть, и блаженную теплоту, и всепожирающее пламя. Сначала оно осветило облака, а потом лучи его упали вниз, вокруг него, а потом и на его поднятое лицо. У этого были предшественники в Пятом Доминионе, которые пророчески предвещали то, что происходило сейчас. Когда-то, в те времена, когда городское шоссе еще было узкой дорогой, по колено залитой грязью, он стоял на Хайгейтском холме и наблюдал за расступающимися облаками, сквозь которые просвечивало то же солнечное великолепие, что и сейчас. А как-то раз такой же вид открылся ему из окна на Гамут-стрит. Он видел, как дым рассеивается после яростной бомбардировки в сорок первом, и, глядя на пробивающиеся лучи, всем существом своим мучительно ощущал, что забыл что-то очень важное, и что если только он когда-нибудь вспомнит — если вот такой же свет прожжет пелену забвения, — то тайна мира откроется ему.

Это чувство вновь завладело им, но на этот раз его наполняла не только смутная тревога. Гудение, которое он уже ощущал у себя в голове, вновь появилось вместе со светом и даже внутри него, и тогда в мельчайших изменениях тона он уловил слова.

— Примиритель, — сказала Ось.

Он хотел заткнуть уши и вытрясти это слово из головы. Рухнуть на землю, словно пророк, молящий освободить его от божественного поручения. Но слово звучало и внутри его, и снаружи. Не было никакой возможности спрятаться от него.

— Работа еще не окончена, — сказала Ось.

— Какая работа? — спросил он.

— Ты знаешь какая.

Конечно, он знал. Но с трудом была связана такая боль, что он не готов был снова взвалить на себя эту ношу.

— Почему ты отказываешься? — спросила Ось.

Он поднял взгляд навстречу сиянию.

— Я уже потерпел поражение однажды. Столько людей погибло. Я не могу сделать это снова. Не могу.

— Для чего же ты здесь? — спросила у него Ось, и голос ее был таким тихим, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы уловить слова. Вопрос перенес его в прошлое, к смертельному ложу Тэйлора и его мольбе о понимании.

— Чтобы понять… — сказал он.

— Понять что?

— Я не могу сформулировать… это звучит так жалко…

— Скажи.

— Понять, зачем я родился на свет. Зачем вообще рождаются люди.