Илья - [62]

Да, он бы, наверное, так и сказал.

И почему у Натальи такой мерцающий секретом и совсем не скорбный взгляд? И губки сложены так по-деловитому: велели, мол, передать.

Молчи, душа, молчи, сказки не сбываются!

Но простить?! Мамино горе — простить? Женино отчаяние, когда ей все равно было, что замуж, что в омут, — и это простить?

****

Вечером Добрыня спустился с крыльца, за вихры затащил Алешу во двор и там бил, долго и жестоко, крепко прикладывая лицом о перила крыльца. Счастливый Алешка в промежутках бормотал разбитыми губами: «За Настасью — прости… Христом Богом… За маму…»

****

Они сидели вдвоем на крыльце и пили из баклаги, передавая друг другу. Алеша прикладывался осторожно и всякий раз морщился: разбитые в оладьи губы болели.

— Как думаешь, — вдруг тихо спросил Добрыня, — Илья умер?

— Меня тут тогда не было, — осторожно ответил Алеша. — Говорят, что да. Но знаешь… когда ты сегодня наконец ко мне вышел… у тебя была такая рожа… ну, такая… мы ж двенадцать лет вдвоем среди чужих… мне показалось, что нет.

Часть IV

Глава 21

То, чего с тревогой и ощущением нарастающей беспомощности ожидал последние годы князь Владимир, — нашествие половцев на Русь — произошло. Владимир хорошо помнил предыдущее нашествие, случившееся в год его вступления на киевский стол. Тогда один из братьев… Неважно. Ради власти делают очень многое, кому, как не ему, Владимиру, знать это. Но в сговор со степняками он, Владимир, даже власти ради все-таки вступать не стал бы — есть вещи, которых делать нельзя. И если ты хочешь править этой землей и этим народом, им ты и должен быть верен до донышка. И только им. Остальное все простится.

Теперешнее нашествие грозило стать гораздо хуже того, которое им с оставшимися верными братьями удалось отбить. Помощь дружин сыновей и братьев уже идет, но это капля в море.

Половцы смели Дозор, который отчаянно, но безнадежно им сопротивлялся, и, захватывая города, шли к Киеву.

****

Половцы смели Дозор… Пали богатыри. Дюка Степановича нашествие застало в одно из малых острожцев вместе с двумя дружинниками под его началом. Они отстреливались, пока степняки не забросали крышу горящими стрелами. Когда дым от горящей крыши лег по степи густым лисьим хвостом, он велел дружинникам уходить под прикрытием этого дыма. И стрелял, прикрывая их отход, пока не рухнули стропила.

Чурило Пленкович, учтивый красавец, на которого заглядывалась, говорят, сама Апраксия, дрался в схватке, где ему чьей-то булавой, крепко пришедшейся по шлему, выбило глаз. Чурило только пошатнулся и продолжал рубку — с окровавленным косым лицом, с глазом, болтавшемся на щеке. Он был так страшен, что враги отшатывались от одного его вида. Потом его все-таки зарубили.

Старый Самсон Колыбанович все сделал, как хотел, — не умер в чьей-то чужой подклети, беспомощный, а погиб в бою, унеся с собой многих врагов.

Тихий Михайло Потык, из-за несчастной любви оставшийся одиноким… Пал в бою, как и многие другие.

Старяпуха Марфа Кузьминична и конюхи Фома и Ерема вывозили раненых на двух телегах. Путь должен был быть свободен, Вольга, рея коршуном, проверял, но небольшой разъезд степняков свернул не туда. На телегах от верховых не уйти, хотя они очень старались. У конюхов не было оружия. Когда расстояние между телегами и преследователями сократилось до прицельного полета стрелы, Фома и Ерема переглянулись, взяли по оглобле и залегли за бугорочками. Раненых стряпуха до Киева довезла.

А глава Дозора, Вольга Святославович, был жив.

В том году в Дозоре было много отроков — для обучения. Вольга надеялся успеть до начала большого нашествия вырастить из них толковых воинов и дозорных. Но надеждам этим не суждено было сбыться, и на руках у Вольги оказалось двадцать два мальчишки, младшему из которых — мрачноватому молчаливому Соколику — на вид было около четырнадцати. Мальчишка пришел к ним недавно, и было видно, что больше ему некуда идти. Впрочем, среди воспитанников Дозора таких было много. Кто-то из них успел чему-то научиться в достаточной мере, чтобы иметь шанс сохранить себе жизнь в настоящем бою, большинство — нет. И когда стало окончательно ясно, что Дозору нашествие не сдержать и даже не замедлить, а основная крепостица оказалась практически в окружении, и волны кипчаков продвинулись вглубь охраняемой ею земли, Вольга собрал мальчишек, чтобы вывести их. Воины Дозора собирались удерживать крепость до последнего — ради того, чтобы он смог сделать это. Потому что он был единственным, кто мог.

Вольга вел молодняк, разведывая путь то лисом, то коршуном. Проводил их в прогалах между тьмами наступавших. Он надеялся, что отряд пройдет незамеченным, но плотность орд была такова, что, несмотря на все его предосторожности, половцы их заметили и стали преследовать.

Уходя от преследования, Вольга поднялся в небо и огляделся. Он делал так много раз, оборотничество было привычно ему, ничего не нарушая в его личности, но в последнее время он не мог отделаться от ощущения, что, превращаясь, он попадает в область чьего-то незримого присутствия.

Он пообещал себе разобраться с этим — потом. Теперь было не до этого. Его мальчишки с конями залегли в небольшой балке, а враги подступали широкой полосой.