Илья Мечников - [10]
С улицы послышались крики и ругань. Ящерица на кого-то упала.
Профессор Кефферштейн прибежал в лабораторию.
Мечников сидел, опустив голову.
26
Мечников перешел к профессору Генле. Они стали исследовать строение почек животных.
Мечникову это было неинтересно, но, слава богу, ничего не надо было резать.
Монотонные исследования скрашивались разговорами о вирусах. Мечников рассказывал о том, что пережил в Неаполе: как чувствовал незащищенность и уязвимость, как в два дня умерла его подруга.
Мечников спрашивал: как получается, что два человека живут в одном городе, ходят в одни рестораны, в одном месте купаются, но один из них заболевает, а другой – нет? Генле пытался что-то ответить, но каждый его тезис вызывал следующий залп вопросов, и разговор кончался.
Отдельно от основных занятий Мечников изучал травяных вшей. Еще в Неаполе он начал монографию о развитии насекомых, и сейчас он продолжал. Это было его отдушиной.
В апреле он решил уехать в Мюнхен, к профессору Зильберту.
В те же дни на царя Александра II было совершено покушение.
А за день до этого умер Николай Ножин. По слухам, он был одним из участников покушения, но передумал и хотел пойти в Третье отделение с повинной. Ему не дали.
В Мюнхене Мечников провел все лето. Исследовал мух и комаров на предмет присутствия у них зародышевых пластов. Нашел ошибку в исследованиях антидарвиниста Вейсмана. Да, пласты еле проглядываются, но они есть.
Вейсман меж тем строил на разности развития насекомых и других животных всю аргументацию антидарвинизма.
27
В августе Мечников вернулся в Неаполь.
Город все еще был холерным.
Мечников нашел Ковалевского. Они сели на пароход и отправились на остров Иекия. Там их ждал Бакунин, с которым они познакомились год назад, в период работы над теорией зародышевых пластов.
Желание встретиться возникло спонтанно.
Мечников с Ковалевским работали, тратя на сон 2–3 часа в сутки. В таком напряженном графике через неделю у Мечникова заболели глаза.
Развлечений в городе не было. Они решили проехаться до острова Сорренто. Познакомиться с именитыми соотечественниками, Бакуниным и Сеченовым.
Бакунин знал Льва Мечникова, близко дружил с Николаем Ножиным. Через общих знакомых Мечников и Бакунин знали друг про друга на уровне хороших приятелей.
Приглашал Бакунин уже давно. Только сейчас у ученых появилось время и желание.
И вот они решили нагрянуть почти неожиданно, послав чуть вперед себя письмо.
Бакунин к их приезду был готов. Знакомству был рад.
Разговор пошел приятельский. Бакунин посвящал новых знакомых в планы на жизнь. Говорил не тая, в каком-то запале. Бакунин был из тех людей, которые, чувствуя взаимную приязнь, не стесняются откровенничать, только познакомившись.
Бакунин говорил много, сложно и местами выспренно. Мечников и Ковалевский сидели и слушали. Разбавляли молчание крепким кофе, приготовленным женой Бакунина.
– Россия вот-вот восстанет.
Кроме двух зоологов, в гостиной сидели молодые революционеры.
Кто-то спросил:
– А что потом, Михаил Александрович? После переворота?
Бакунин запустил руку в свою густую толстовскую бороду и ответил:
– Этого теперь предсказать невозможно. Непосредственная задача состоит в том, чтобы не оставить, что называется, камня на камне, а потом уже будет видно, как строить новую жизнь.
В тот момент Мечников был увлечен идеей того, что только наука имеет действительное касательство до прогресса человека и человечества.
Фигура Бакунина его в этом убеждала еще раз. Особенно на контрасте с Сеченовым, с которым они встретились через несколько дней.
Позже Мечников писал в воспоминаниях об этом времени:
«Трудно представить себе в самом деле более резкий контраст, чем тот, который оказался в характерах этих двух русских знаменитостей. С одной стороны кипучая натура, не знающая меры, вечно переливающаяся через край совершенно поверхностного бушевания; с другой – мысль и дело, идущие из самой глубины души. Каждое слово Сеченова, прежде чем выйти наружу, подвергалось строгому контролю рассудка и воли».
Рукописи И. И. Мечникова.
Рукопись И. И. Мечникова.
28
Так или иначе, Мечников и Бакунин были друзьями. Илья Ильич получил прозвище – Мамаша. Бакунин прозвал его так за то, что тот чрезмерно бережно его опекал. И во время болезни, и в минуты неполного здравия.
Бакунин всегда больше говорил, чем слушал, но позиция Мечникова бывала выслушана по любому вопросу. Он очень уважал мнение своего друга.
Это проявилось в следующем случае.
Когда холера ушла из Неаполя, Бакунин, Мечников и Ковалевский решили вернуться в город.
В пути к ним присоединился брат Ковалевского – Владимир Онуфриевич. Он ехал воевать за Гарибальди. Бакунин относился к нему с подозрением и недоверием. Бакунинское окружение считало его шпионом и провокатором.
Герцен просил у Бакунина совета по этому вопросу: можно ли доверять Владимиру Ковалевскому?
Бакунин ответил:
«Важно для меня было показание Мечникова – натуралиста, которого я от души уважаю как человека умного, серьезного и добросовестного. Он сам лично так же ничего не знал положительного против Ковалевского, но слышал многое от разных людей в Швейцарии и в Германии, особливо же в первой, и именно в обществе, окружающем Якоби».
