Илья Ильф и Евгений Петров - [71]

В своих сатирических романах Ильф и Петров, как мы уже говорили, иногда стремились «подогнать» разные слова друг к другу, а иногда и соединить в одной фразе по принципу взаимного исключения, чтобы тем самым сильнее подчеркнуть пустомыслие и пустословие комических персонажей («При наличии отсутствия»,— кипятится Полесов, «Где выход из этого исхода?» — волнуется Бомзе) или же осмеять некоторые курьезы быта: кабинет был обставлен «новой шведской мебелью ленинградского древтреста», «По плану был намечен летучий трехчасовой митинг». И еще: «По случаю переучета шницелей столовая закрыта навсегда».

С неожиданным соединением всевозможных нелепостей как с определенным комическим приемом мы постоянно сталкиваемся в произведениях Ильфа и Петрова. «Грабят! Ка-ра-ул!»— шепчет отец Федор. «Вам мат, товарищ гроссмейстер»,— лепечет насмерть перепуганный васюкинский любитель шахмат, выигрывая у Остапа партию. Все здесь не совпадает с привычными представлениями. Кто же станет произносить шепотом слово «караул» или, выигрывая партию в шахматы, не только не радоваться, а, напротив, насмерть пугаться. Вот целая цепочка комических нелепостей. Хохочущего священника увозят на пожарной лестнице в психиатрическую лечебницу. Это исчезновение отца Федора со страниц «Двенадцати стульев» сделано совершенно в духе «монтажа сильно действующих аттракционов». Так уходили со сцены театра Колумба персонажи «Женитьбы», кто верхом на верблюде, кто балансируя на протянутой через весь зал проволоке.

В основе этих и многих других смешных несоответствий — иногда крупных, иногда совсем крохотных,— как думается, лежит общее, главное несоответствие жизни героев сатирических романов Ильфа и Петрова с жизнью общества. Ведь все их существование было сплошным несоответствием.

Ильф и Петров любят создавать комические несоответствия и тогда, когда описывают поведение, поступки своих героев — Бендера ли, Воробьянинова, отца Федора, Паниковского. Они даже рисуют целые юмористические сценки, где привычные понятия заменяются непривычными и, как в детских «путаницах», все вдруг оказывается наоборот: «На Театральной площади великий комбинатор попал под лошадь. Совершенно неожиданно на него налетело робкое животное белого цвета и толкнуло его костистой грудью. Бендер упал, обливаясь потом. Было очень жарко. Белая лошадь громко просила прощения». Это опять же один из вариантов того комического приема, который всегда так разнообразно «работает» в книгах Ильфа и Петрова. Комизм фразы, слова, образа или непосредственного действия строится на неожиданном внутреннем повороте, как бы «взрывающем» обычные представления. Не Бендер отделывается испугом, а сбившая его белая лошадь. Могучее тело Остапа не получило никакого повреждения. Он живо поднялся. Зато лошадь трепещет в ожидании скандала.

Тот же «перевернутый ход» использован и в «Одноэтажной Америке». Но если история столкновения Остапа Бендера с лошадью является образцом веселого непритязательного юмора, то пример, который хочется привести из «Одноэтажной Америки», показывает, что комические «наоборот» могут выдерживать серьезную сатирическую нагрузку: «Мы снова вернулись в этот город (то есть из поездки по стране в Нью-Йорк.— Б. Г.), где живет два миллиона автомобилей и семь миллионов человек, которые им прислуживают. О, это замечательное зрелище, когда автомобили выходят на прогулку в Сентрал-парк! Нельзя отделаться от мысли, что этот громадный парк, расположенный посредине Нью-Йорка, устроен для того, чтобы автомобили могли подышать там свежим воздухом. В парке есть только автомобильные дороги, пешеходам места оставили очень мало. Нью-Йорк захвачен в плен автомобилями, и автомобили ведут себя в городе как настоящие оккупанты,— убивают и калечат коренных жителей, обращаются с ними строго, не дают пикнуть. Люди отказываются от многого, лишь бы напоить своих угнетателей бензином, утолить их вечную жажду маслом и водой».

Нелепость представившейся авторам картины — прямое следствие нелепости, противоречивости самой американской жизни. В острой сатирической форме здесь нашла свое выражение частая у Ильфа и Петрова мысль, что в Америке властелином нередко оказывается вещь, а человек — ее рабом.

С годами стиль Ильфа и Петрова заметно менялся. Некоторые поклонники их романов даже считали, что писатели вообще отказались от присущего им юмора, хотя в действительности это было не так и смех сатириков лишь обретал новые оттенки. Раскройте наугад начало любой главы «Золотого теленка». Это почти всегда смешная неожиданность. Прочитав первую строчку, вы улыбнулись, может быть, удивились. Вас потянуло прочесть дальше — вторую строчку и третью. Во всяком случае, ваше любопытство уже задето. Иногда вас рассмешила парадоксальная мысль: «Пешеходов надо любить. Пешеходы составляют большую часть человечества. Мало того — лучшую его часть. Пешеходы создали мир»; иногда — курьезность происшедшего события: «Ровно в 16 часов 40 минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку»; иногда неожиданность сравнения: «В нагретом и темном товарном вагоне воздух был теплый и устойчивый, как в старом ботинке». А иногда рассмешил и самый характер рассуждений Остапа Бендера: «Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к раввинам, далай-ламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа. «Я сам склонен к обману и шантажу,— говорил он.— Но я... предпочитаю работать без ладана и астральных колокольчиков».