Илья Ильф и Евгений Петров - [57]

Этим сознанием определялось отношение советских писателей к американскому образу жизни, который многое коверкает, губит и глушит. Подлаживаться в своих суждениях к американским представлениям и такими недостойными средствами завоевывать расположение американцев Ильф и Петров не собирались. Собственную позицию они четко сформулировали на последних страницах своей книги. «Американцы,— сказано там,— очень сердятся на европейцев, которые приезжают в Америку, пользуются ее гостеприимством, а потом ее ругают. Американцы часто с раздражением говорили нам об этом. Но нам не понятна такая постановка вопроса,— ругать или хвалить. Америка — не премьера новой пьесы, а мы — не театральные критики. Мы переносили на бумагу свои впечатления об этой стране и наши мысли о ней».

Ильф и Петров, например, высоко оценивали многие достижения американской техники и не собирались скрывать своих чувств. Глядя на Нью-Йорк сквозь Бруклинский мост, Маяковский воскликнул: «Бруклинский мост, да, это вещь!» Ильф и Петров могли перефразировать слова поэта, вступая на знаменитый висячий сан-францисский мост. Но здесь же, в Сан-Франциско, они столкнулись с явлением удивительным для советского человека, привыкшего гордиться и хорошей технической новинкой и ее творцами. Кто проектировал, кто строил эту превосходную вещь, мало интересовало американцев. Имена инженеров не пользуются в Соединенных Штатах популярностью. Популярность принадлежит другим. На плотине Боулдер-дам, считавшейся одним из технических чудес Америки, нельзя было даже узнать, кто автор проекта столь величественного сооружения. В ответ перечислялись названия акционерных обществ, которые по заказу правительства выполняли работу. Американский торгашеский образ жизни снова со всей силой напомнил о себе на гребне плотины. В Америке известны только фирмы, только предприниматели и бизнесмены — люди, которые с помощью рабочих, инженеров и талантливых проектировщиков делают деньги, бесцеремонно присваивают фирме все, вплоть до чужой славы. Исключений из правил нет. Через много лет, в дни Американской Национальной выставки в Москве, посетители выставки могли воочию в этом убедиться. Слава создания последних моделей автомашин «Крайслер» или «Форд» приписывалась фирмам, а не тем, кто их сделал своими руками. (См. корреспонденцию «Кто он?». «Известия» 31 августа 1959 года.) Причины такой «забывчивости» на имена Ильф и Петров в свое время определили точно: «Кому может понадобиться делать славу Томсону или Джексону, Вильсону или Адамсу, если эти люди всего только строят какие-то машины, электростанции, мосты и оросительные системы! Их хозяевам даже невыгодно делать им славу. Знаменитому человеку придется платить больше жалованья».

Вообще я бы сказал, что свой рассказ о путешествии в Америку Ильф и Петров начинали с большей долей благодушия, чем его заканчивали. В забавной джеромовской манере они описывали собственные злоключения в чужой, незнакомой стране, смешные слабости мистера Адамса, этого своеобразного заокеанского Пиквика, и его энергичную супругу Бекки, которых сама судьба послала им в добрые спутники. Но по мере того как в поисках «Настоящей» Америки они забирались в глубь материка, пока наконец не достигли самого края «Юнайтед Стейтс», добродушный юмор все чаще перемежался со страницами острой публицистики и сатиры, с описаниями, полными драматического смысла. К трагической Америке они неожиданно прикоснулись в тихом городке Кармеле. Там, в маленьком домике, почти не видном с улицы за густой зеленью, умирал замечательный американский писатель Линкольн Стеффенс, умирал трагически, тяжело, страдая от мысли, что всю свою жизнь прожил как слепец, наивно веря, что общественное устройство Соединенных Штатов идеально и может обеспечить людям свободу и счастье. Почти семидесятилетним стариком он вступил в Коммунистическую партию и, хотя знал, что неизлечимо болен, строил планы поездки в СССР, чтобы увидеть перед смертью страну социализма и умереть в Москве.

С трагической Америкой они встретились на территории индейской резервации. Крайняя нищета племен поэбло и наваго, их гордая обособленность от остального мира и молчаливое презрение к белым угнетателям, постепенно загнавшим индейцев в пустыню, на самые бесплодные земли, потрясали до глубины души. После посещения индейских деревень трудно было вообразить зрелище большего бедствия. Но и это еще не была последняя ступень. Нищета индейцев могла показаться верхом благосостояния, даже роскоши по сравнению с нищетой негров-батраков на Юге, в самых плодородных краях Америки. А между тем черных людей, именно черных, а не белых, Ильф и Петров назвали душою Южных штатов. Они пробыли совсем недолго на Юге, и все же вполне достаточно для того, чтобы, пересекая Южные штаты, почувствовать: есть там что-то свое, собственное, что-то удивительно милое, теплое. Природа? Климат? Да, отчасти и это. Но, конечно, не в одной природе дело, а в черных людях, которые, собственно, и сообщили Южным штатам неповторимые черты. Белым джентльменам Юга, тем, которые заражены психологией рабовладельчества и считают негров низшими существами, Ильф и Петров со всей откровенностью заявили в своей книге, что для полной человеческой стопроцентности им как раз и не хватало осмеянных негритянских черт — душевной теплоты, отзывчивости, артистичности, бескорыстия.