Илья-Громовник - [4]

В самых православных поучениях церковных иногда попадаются образы, относящие к Илье-пророку понятие огненосца более материальное, чем то приличествует христианству святому. Народ же, как известно. крепко стоит ещё и в наши дни на том, что «Илья-пророк разъезжает по небу на огненной колеснице», «Илья грозы держит», «Илья словом дождь держит и низводит», «Вознесенье с дождём, Илья с грозой», «На Ильин день где-нибудь от грозы загорается», «Ильинская пятница без дождя — пожаров много» и т. д. Один из моих друзей уверял меня, что видел, если не ошибаюсь, в Ростове, — к сожалению, разговор был давно, и я не поручусь за точность места, — образ Ильи-пророка, на огненной колеснице, в пламенных ризах, с ярко красными волосами и бородою и с молотом в руках. Если это — правда, то мы имеем разительнейший пример перелива языческого образа в христианский: все перечисленные принадлежности — непременные атрибуты бога-громовника славяно-германской мифологии, включительно до молота Mjölnir'а скандинавского Тора рыжебородого. В одном из вариантов вышеприведённой галицийской легенды Бог, чтобы избавиться от бесчисленно расплодившихся чертей, берёт в руки молот и, ударяя по камню, высекает из него, в виде искр, тьмы того небесного воинства, которое поражает нечистых. В осетинском предании падучая звезда и крест имеют одинаковое название. Илья-пророк бросает в шайтана пламенными крестами и опаляет его. Но ещё вопрос, всегда ля крест, побеждающий демона, обозначает в мифологии народный крест христианский, а не первобытный громовой молот, которого форма в каменном веке, когда слагались стихийные культы и мифы, была крестообразная: увесистый булыжник, обтёсанный к одной стороне тоньше, к другой, к обуху, толще и продырявленный по средине, чтобы можно было глубоко насадить его на круглое древко. Громовник финнов Укко машет огненным молотом, знаменитый Mjölnir Тора имеет чудесное свойство — поразив жертву, вновь возвратиться в руки бога, его метнувшего; ту же способность приписывают, в некоторых местностях Германии и славянского Запада, молнии — «круглым пулям из огненного камня», которыми, в летних грозах, охотятся за нечистою силою Господь Бог, ангелы, пророк Илья или ап. Пётр, являющийся в мифологическом творчестве, весьма часто, также с атрибутами громодержца.

Трудно в статье мифологического содержания упомянуть слово «охота» без того, чтобы не вспомнить о «дикой охоте» — этом дивном образе ночной грозы, созданном фантазией средневекового германца, зачавшею его в гуле и мраке вековых дубовых лесов. Представления грозы, как охоты, сопровождаемой быстрым, неудержным движением, сохраняет и образ Ильи-пророка, мечущего стрелы или пули в демонов, одетых в личины, волков, гадов или россомах, носясь на грохочущей колеснице. Воинственные грозы эти, как замечал народ, имели. однако, дважды благодетельную силу: уничтожая зло, они сеяли благо; гоня демона засухи огненными стрелами, они, в то же время, низводили на землю влагу небесного океана и оплодотворили почву. Полный мифологический образ этого представления мы находим, весьма цельно и сжато высказанным, в одном из заговоров старинного русского волхвования. «На море — на окияне, на острове на Буяне гонит Илья-пророк в колеснице гром с великим дождём». Кто держит в руках своих гром и бурю, тот, вместе с тем, является и властелином-распорядителем плодородия. «Пророк Илья лето кончает, жито зажинает», «первый сноп на Ильин день», «Илья-пророк копны считает», говорят великорусские приметы, с которыми согласуется и ласкательное наименование праздника 20-го июля — «Илья — наделаша», т. е. наделяющий хлебом. Жатвенная страда вся стоит под покровительством св. Ильи, заменяющего в данном случае того таинственного житного деда, кому славяно-германские земледельцы посвящали последний дожиночный сноп, что сохранилось и сейчас в бессознательно-языческом обряде дожинок, знакомом даже тем, кто отродясь не бывал в деревне — хотя бы по опере «Евгений Онегин». Искони считается недоброю приметою, снимая для себя плоды земные, — хлеб с поля, яблоки из сада, зерно с гумна, — обобрать их наголо, до последнего. Чтобы и на следующий год урожай был не хуже, находят полезным суеверно оставлять на полосе несколько не сжатых колосьев, в саду несколько не сорванных яблок и т. п. Этот обычай — не что иное, как утратившее смысл культурное переживание старинной жертвы житному духу, приносимой ему от его же даров, чтобы и он мог сделать запас корма себе на зимовку. Обычай известен и в великорусских губерниях, причём оставить такой жертвенный клок жнивья, на языке народном, определяется характерным термином «завязать Илье бороду». Духи житные и духи грозы — во всех мифологиях, родные братья, — вернее, даже, две стороны одной и той же медали, два видоизменения одного и того же мифа. Страшный молниеносец-громовник — он же и кроткий оплодотворитель. Народ верит, что под Новый год Илья-пророк незримо ходит по земле с «пугой житяною»: где пугой махнёт, там жито растёт. То же самое приписывается ап. Петру, чьё мифологическое значение близко к пророку Илье: «Пётр с колоском, а Илья с колобком». Оба они держат ключи от неба, — не в духовном, переносном смысле, как принимает религия христианская, но в прямом, стихийном. Сербские и болгарские духовные стихи, изображая св. Илью гневным на людские прегрешения, влагают в уста его такие слова, обращённые к «Огняной Марии», т. е. к Божией Матери, воображаемой божеством — молнией, и к самому Христу-Спасителю: «Дай мне ключи от неба, я запру туманы и облака; пусть три года не падает дождь, три года не греет солнце, три года не дует ветер, три года не родятся ни вино, ни жито!»