Илоты безумия - [5]

— Я постараюсь обойтись без переводчика. Поверьте, я не забываю хороших дел и всегда стараюсь платить тем же.

— Хорошо. Их сюда привести?

— Пожалуй, не стоит. Лучше, если меня проведут к ним. Как я понимаю, таким образом мы уменьшаем опасность побега?

— Они не убегут, — ухмыльнулся Рахматулло, — оба после ранения болеют. Им надо благодарить Аллаха, что наши люди их не прикончили. Два года держали в горах, кормили, лечили… Вы сейчас пойдете к ним?

— Да, не будем терять время.

Майер и Рахматулло направились к дверям.

Даже мощные зеленые кроны деревьев не могли принести прохладу. Казалось, солнце жгло со всех сторон. После прохладной свежести, которую создавали в помещении кондиционеры, Майер почувствовал себя как в парной.

Не надо было и на часы смотреть, чтобы убедиться, что время приближается к самой жаркой части дня. Гость приоткрыл заднюю дверку «мерседеса» и небрежно бросил на сиденье кейс.

Они прошли по узкой, скорее похожей на тропинку, дорожке и через несколько минут оказались у небольшого приземистого здания, одну-единственную дверь которого охраняли двое часовых. Заметив Рахматулло, они услужливо отомкнули дверь. Один что-то спросил у командира, тот ответил: «Не надо».

Пленники находились в подвале, освещенном темноватой, пыльной лампочкой.

У дальней стены сидели двое. Бинты и грязная одежда были пропитаны кровью. Стоял невыносимый запах гниющего человеческого тела.

Майер спросил:

— Я бы хотел поговорить с каждым отдельно. Нельзя вас попросить, чтобы одного из них вывели на прогулку? Рахматулло заколебался, но гость взял его под руку:

— За все издержки я заплачу. Сделайте для меня одолжение.

— Хоп, — ответил Рахматулло. — С кем вы хотите говорить первым?

— Безразлично. Ну, пусть выведут солдата.

— Хорошо, господин Майер. Для вас я сделаю все.

Он громко позвал охранников. Они бегом спустились в подвал. Рахматулло показал пальцем на сидевшего ближе к нему пленного:

— Выведите этого наверх. Пусть побудет там. Когда господин прикажет — поменяйте неверных местами.

Охранник подошел к заросшему щетиной парню и сделал знак автоматом: вставай.

Пленный с большим трудом встал. Было видно, что он ранен в плечо и ногу. Худой, с запавшими глазами, не обращая внимания ни на Рахматулло, ни на Майера, он тяжело заковылял к выходу. Вся истрепанная, в дырах, одежда болталась на нем, как на вешалке.

— Я буду у себя. Охранники сделают все, что вы прикажете, — Рахматулло, чуть поклонившись, вышел.

— Спасибо, уважаемый.

Майер молча осматривал помещение. Вряд ли моджахеды могли здесь установить подслушивающие устройства. Рахматулло временно использовал этот подвал, пока шли переговоры о продаже пленных.

Выглянув на лестницу и убедившись, что там пусто, Майер подошел к пленному и присел. На чистом русском языке спросил:

— Как ваша фамилия?

Пленный, не поворачивая головы, глухо ответил:

— Не помню.

— А звание? Вы офицер?

— Не помню. Не теряйте времени зря, господин. Я ничего вам не скажу.

— Да, у нас с вами слишком мало времени, поэтому на эти вопросы отвечу сам. Вы — командир разведроты, капитан Виктор Андреевич Мельников. Родились в 1960 году в Смоленске. Дома вас дожидаются супруга Валентина Степановна, дочурка Аленка, так вы ее с супругой, кажется, называете?

Майер видел, какими удивленно-испуганными глазами смотрит на него русский, и продолжал:

— Ваши родители Антон Васильевич и Прасковья Ивановна велели вам кланяться и сообщают, что в семье вас ждут, все здоровы.

— Кто вы? — словно не выдержав этой пытки, выдохнул капитан.

— Друг и соотечественник. Прошу тебя, Виктор, поверь мне, внимательно слушай и запоминай все, что буду говорить.

— Если будете уговаривать на предательство, то это бесполезное занятие, — ворчливо и устало ответил Мельников.

— Нет, дорогой капитан, наоборот, я хочу сказать, что Родина помнит тебя и сделает все, чтобы ты вернулся домой и продолжал служить. Но ты же солдат! И сейчас речь идет об особом задании Родины. Мы знаем тебя как крепкого духом человека и прекрасного командира. У меня слишком мало времени, чтобы долго тебя убеждать. Надеюсь, что ты не забыл, кто в штабе Сороковой армии в Кабуле в январе восемьдесят седьмого вручал тебе Красную Звезду?

— Да, черт возьми! Откуда вы все это знаете?!

— Я же сказал вам, что я — свой! — снова перешел на «вы» Майер. — Нам нельзя долго разговаривать. Мне еще и с Полещуком надо поговорить. Сами с ним не говорите о нашей беседе. Если он расскажет, посоветуйте задание выполнять.

— И о Володе знаете?

— Да, конечно. Я же готовился к встрече. Даже с родителями и вашими, и Полещука встретился.

— Вы видели моего отца?

— Конечно, и мать, и отца видел.

— Тогда скажите, что вам бросилось в глаза, когда вы беседовали с ним?

— Ваш отец, Виктор, при разговоре немного заикается, а на левой щеке у него большой шрам. Он сказал, что в восьмидесятом попал в железнодорожную катастрофу под Минском. Правильно?

— Да, точно, — Мельников неожиданно, опираясь на стену, встал и твердо сказал: — Кажется, я должен вам верить. Что мне надо сделать?

— Правильно, браток, слушай меня внимательно…

Часы уже показывали три, а Майер только отправился в обратный путь. Во что бы то ни стало надо было быть в Исламабаде до темна. На дорогах Пакистана всякое бывает, особенно ночью. Он нажимал на акселератор и мурлыкал какой-то мотивчик. Настроение было прекрасным.