Иллюзия любви - [19]

Тоша перевел дыхание и, чувствуя, как от слабости начинает по его лбу струится холодный пот, позвал тихим шепотом, на который были еще способны его голосовые связки, бессильные и обвисшие, словно мокрые бельевые веревки:

– Дядя Моня...

Никакого ответа не последовало.

Тогда Тоша сделал паузу, собрал остатки сил и прохрипел чуть громче:

– Дядя Моня!..

Если бы ему пришлось позвать еще один раз, у него бы наверняка не хватило на это сил. Но больше напрягать голос ему не пришлось – откуда-то, откуда Тоша так и не смог заметить появился невысокий старичок.

– Здравствуй, здравствуй, дорогой, – сладко проговорил старик, увидев Тошу и приветливо взмахнул руками, отчего по стенам комнаты пробежали две причудливые тени, – здравствуй, здравствуй, – повторил дядя Моня и пригладил серые волосы, торчащие по бокам его круглой головы, точно застывшие щупальца морского насекомого.

Тоша не в силах был выговорить ни слова. Впрочем, от него этого теперь и не требовалось. Он протянул старику кулак, в котором, как выяснилось, когда Тоша разомкнул пальцы, находились скомканные денежные купюры; старик тотчас протянул серую птичью лапку и деньги сгреб.

Рука Тоши бессильно упала.

– Молодец, – похвалил старик Тошу, спрятав деньги куда-то в складки черной хламиды, в которую был одет, – точно столько, сколько надо.

Тоша умоляюще смотрел на старика дядю Моню, не в силах вымолвить ни слова. Дядя Моня понимающие кивнул ему и, не переставая улыбаться, шмыгнул куда-то в сторону – за искореженную картонную коробку из-под телевизора, стоймя поставленную на огромный медный чан, насколько можно было заметить, дырявый в нескольких местах.

Выражение лица Тоши не успело еще измениться, как старик, двигаясь, словно диковинная птица, вынырнул из-за своего убежища и протянул Тоше небольшой стеклянный пузырек, наполненный бесцветной жидкостью.

Тоша схватил пузырек, как хватают утопающие руку спасателя, и тотчас начал отступать, путаясь в своих бессильных ногах. К старику он не поворачивался спиной, пока не перешагнул порог его комнату.

– Смотри, – сказал старик дядя Моня, улыбаясь тонко и ласково, – это в последний раз...

И дверь тут же хлопнула перед носом Тоши, хотя он и пальцем ее не коснулся, а старик стоял в центре комнаты, на расстоянии метра от двери.

У Тоши не было ни времени, ни желая осмысливать это заявление старика, скорее всего, он даже и не слышал, что сказал ему дядя Моня.

Через несколько секунд – миновав темную прихожую – Тоша оказался на лестничной площадке.

Он оглянулся и нетерпеливо облизнул губы, будто собирался сделать нечто запретно, но весьма манящее его.

Тоша вытащил из кармана пузырек, который дал ему старик дядя Моня поднял его на уровень с золотым лучом, разрезавшим на две неравные части угрюмую и громоздкую подъездную тьму. Луч шел из пробитого неизвестно для каких целей отверстия в одном из картонных щитов, которыми были заколочены лишенные стекол окна в подъезде, и в плясавшие в луче частица пыли замерли, как только бесцветная жидкость вспыхнуло от золотого света.

Впрочем, этого Тоша тоже не заметил.

Он поднес пузырек к губам, рыча от нетерпения сорвал зубами сургучовую заклепку пузырька. Едва успев выплюнуть комочек сургуча, он опрокинул над своим ртом пузырек, мгновенно высосав жидкость, и, моментально обессилев, опустился на колени.

Несколько минут прошло – Тоша не двигался, застыв, точно окаменелый скелет на холодном полу лестничной площадки. И лишь когда золотой луч, деливший тьму, опустился на несколько миллиметров вниз, он медленно поднялся на ноги и осмотрелся вокруг взглядом новым и осмысленным.

– Вот оно... – прошептал Тоша, – теперь прочь отсюда, пока не пришло...

Он не договорил и, если бы кто-нибудь его слышал, то ни за что не догадался бы, что имел в виду Тоша.

Бесцветная жидкость влила силы в жилы Тоши и заставила его кровь быстрее бежать, наполняя все тело живительным теплом. Тоша загрохотал вниз по ступенькам, точно пытаясь что-то опередить, но у самой двери, ведущей из подъезда наружу, запнулся и протяжно закричал, закрывая лицо руками.

Он выкатился наружу и замер. Луна гудела на черном небе, и Тоша понял, что тот золотой луч, который видел он на лестничной клетке старика Мони, вовсе не золотой, а синий, словно наполненный чистой, смертельно холодной водой.

Тоша поднял голову вверх и закричал, стараясь освободить свою грудь от теснившей ее теперь силы. Мыча и взлаивая, Тоша бросился вперед, словно заметил неподалеку от себя грозного противника.

Вокруг него никого не было, но он рубил ударами ног и рук ночной воздух, крепко сцепив зубы, бодал молчавшую тьму головой.

Движения его были строги и точны – каждый удар предназначался определенной цели, и если верить восторженным выкрикам, иногда слетавшим с Тошиных губ, грозный противник отступал и терял свою силу.

Казалось Тоша был подхвачен ритмом невиданного яростного танца.

Темный силуэт мелькнул слева от Тоши, и тот, замер. Хитро прищурившись, Тоша отступил в тень и затаил дыхание. Он сразу догадался, что тот грозный противник, с который он вел жестокий бой, испугался и решил применить хитрость, отступив их холодного ночного воздуха и сформировавшись в бредущую к подъезду женщину, тупо смотрящую прямо перед собой, нагруженную двумя объемными сумками.