Иллюзия - [8]
— Но ведь здесь есть свет? — я смотрел на стеклянный потолок, насквозь пронизанный осколками солнца.
— Есть, конечно есть. Без него никуда. Никуда и никогда.
— А время? — я помнил слова Агафьи Тихоновны и повторил их, — там где есть одно — нет места другому.
— Вы сами выбираете что существует именно для вас, — она отвечала неохотно, как бы сомневаясь в моем праве знать, но все же отвечала, — а выбирая, помните один из непреложных законов Мироздания — Свет самим своим существованием отрицает наличие Времени. И в свою очередь, Время никогда не будет присутствовать там, где есть Свет! — Агафья Тихоновна подмигнула мне и поинтересовалась, — вот лично вы, например, предпочтете обойтись без Света? Или без Времени?
— Я… Я не знаю.
— Отличный ответ! И совсем не стыдный, — акула опять повеселела, — многие люди почему-то считают что не знать что-то постыдно, унизительно и даже позорно. Такие люди никогда не смогут зайти в наш зоопарк! Даже если купят тысячу билетов! — Агафья Тихоновна мелко и часто закивала, а входной Билет в кармане крякнул, наверное от удовольствия что его вспомнили, и попытался схватить меня за палец, напоминая о своем существовании.
— А в чем заключалось пари между Временем и Светом? — то что рассказывала Агафья Тихоновна было настолько интересно, что я даже забыл о чувстве голода, которое пронизывало меня насквозь.
— Свет заявил что сможет обойтись без Времени. Время же, в свою очередь, рассмеялось и обвинило Свет в популизме. Для того, чтобы Свет доказал свою независимость, необходимо я — Время, — рассуждало оно, — а значит, без меня никуда. Подумав как следует, Время объявило во всеуслышание что если Свет обойдется без него в течение какого то отрезка времени (вот где подвох) то оно, Время, навсегда перестанет контролировать Свет и отпустит его в свободное плавание, ну если можно так выразиться. Время рассчитывало на то, что Свет начнет что-то доказывать и торговаться. А он просто взял и… — тут Агафья Тихоновна, будто испугавшись чего-то, сделала страшные глаза и замолчала, но судя по всему, даже этого ей показалось мало. Она зажала пасть плавником, как бы останавливая слова, уже готовые вырваться на волю и резко отскочив от меня, вернулась на свой стул.
— Нет, нет, и не просите, я и так много наболтала. С возрастом я становлюсь несдержанная, а все — Время! — Агафья Тихоновна чуть было не заплакала, как мне показалось от бессилия, но совладала с собой и продолжила, — итак, у нас нет только желтого и фиолетового цветов, а без них вкус может быть изменен. Да и добиться качественного перехода из цвета в свет нам не удастся, — акула прикрыла глаза и продолжила рассуждать, — ну почему вы не читали книг с желтой обложкой? И фиолетового совсем нет. Прям ни капли, — казалось, она опять была готова разрыдаться.
— Я не выбирал книги по цвету, прошу меня великодушно извинить. Скорее по содержанию.
— Ах, какая разница. Желтый цвет или желтое содержание? Содержание тоже годится. Лишь бы цвет был подходящий.
— Может быть фильмы подойдут? Телевидение сейчас цветное, и в каждом просмотренном мной фильме много разных цветов, — улыбаясь, я утвердительно покачивал головой, как бы призывая акулу прислушаться к моему совету, — почему только книги? В фильмах тоже много информации.
— Нет, нет, — акула, как мне показалось, с испугом откинулась на спинку стула, — что вы, какие фильмы? Фильмы категорически не подходят.
— Но почему?
— Потому что читая книгу, и имея перед глазами всего несколько черных закорючек-букв, вы сами, в своем воображении, создаете целый и самодостаточный Мир, понимаете? Рабочий и действующий Мир. Вы выступаете в роли творца. Тогда как смотря фильм, вы просматриваете уже готовые картинки чужих фантазий, — Агафья Тихоновна понизила голос до шепота, — а в данном случае, — она кивнула на бутылочки с красками, — засчитываются только те знания, которые созданы лично вами.
— Но фильмы…
— Фильмы, даже документальные, показывают вам готовую картинку и вы лишь инстинктивно реагируете на нее. Боитесь или радуетесь, любите или грустите. А книги — совсем другое. Книги заставляют творить и создавать эту картинку самостоятельно. Согласитесь, это не одно и тоже.
— Разве это так важно?
— Воображение — это дорога к вселенской библиотеке, в которой есть ответ на любой вопрос. А фильмы — это уже готовые ответы людей, задумчиво бредущих из читального зала этой библиотеки, — Агафья Тихоновна усмехнулась, — и это их личные ответы. Они им обязательно будут засчитаны. Вот вы, например, сняли хотя бы один фильм?
— Нет.
— Значит фильмы не подойдут. Только книги, только то, что позволяет вам творить. Только то, где именно вы — автор картинки.
— Но я же не писатель.
— Быть читателем — достаточно, — Агафья Тихоновна снова перешла на шепот, — и очень почетно. Писатель — кто? Только автор текста, можно сказать — художник, рисующий буквами, — она улыбнулась, — а то, какой фильм пройдет в голове у читателя — писателю зачастую и недоступно и непонятно. Писатель пишет книгу, дает материал, а читатель строит по этой книге Вселенные. И поверьте, — акула посмотрела мне прямо в глаза, — сколько читателей — столько и разных Вселенных. Ни одного повтора. Даже самого маленького совпадения.
Лишь только свободные умы способны пренебречь внутренней химией существующего человеческого тела и вырваться на волю — вырваться из своего круга смертей и рождений — вырваться, чтобы погибнуть окончательно, чтобы раствориться без всякого следа в зелено-голубой природе, а значит — стать этой самой природой — бессмертной, бесстрастной и всеобъемлющей. Ибо только окончательное отвергает даже само время, оно не замечает его и презирает, как несуществующее. Ибо окончательно — это всегда навечно.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.