Иллюзии свободы. Российские СМИ в эпоху перемен (1985-2009) - [94]

Книга «Челябинцы в Москве». Москва, август 2004 г.

Старая площадь и ее обитатели

Провинциалу в столице, особенно в самом начале, бывает неуютно. Все вокруг оказывается непривычным и необычным. Становится понятным, что переезд в зрелом возрасте в неизвестный для тебя город, если к тому же таким городом оказывается Москва, – дело весьма рискованное.

Позволю себе сделать отступление и поделюсь впечатлениями, которые вызвало у меня московское житие в самом начале. Чтобы жить в Москве, не замечая того, что ты не приемлешь, нужно в ней родиться. В столице новожитель встречается с многочисленными проявлениями неискренности, лицедейства, групповыми интересами, пристрастиями. В отличие от Урала Москва не приемлет прямых отношений, отдавая предпочтение скрытым, где откровенность считается признаком плохого тона. Думаю, что неслучайно «Москва слезам не верит», ибо сострадание и соучастие у нее не в почете. Оттого и сейчас, в столь тяжелое для страны время, в Москве человеку особенно трудно противостоять унижению и сохранить свое достоинство. Грустно было наблюдать, как отношения, присущие Москве, начинают оказывать весьма быстрое влияние на перемены в людях, которые раньше тебя оказались в столице и довольно быстро освоили привычки столичного общежития. Происходило это потому, что привыкшему к послушанию провинциалу трудно было сохранить свою самостоятельность, к тому же, как часто говорил мой дед, казачий урядник: «Дурное дело нехитрое, и освоить его большого ума не требуется».

Может быть, я и пристрастен в своей неприязни к столице, однако надеюсь, что всякий наблюдательный человек со мной согласится в том, как деформированы в Москве отношения людей, как преобладает в них необязательность. Посмотрите, читатель, вокруг себя, и вы увидите, как в виде заклинания звучит при всех встречах знакомых традиционный призыв: надо бы встретиться, пообщаться. Заканчивается всегда этот ритуальный, взаимный призыв заявлением-обещанием: созвонимся. Но проходят недели, месяцы, никто не звонит и никто не назначает встречи. И ты в провинциальном недоумении остаешься один на один со своими заботами, неурядицами, постепенно привыкая к тому, что помощи и участия ждать тебе в столице неоткуда и рассчитывать ты должен только на себя.

Часто мне приходило тогда на память известное остроумное определение: «Зануда – это человек, который на обязательный формальный вопрос при встрече старых знакомых “Как живешь?” всерьез и обстоятельно начинает объяснять, как он живет». Вот таким занудой выглядел я в первые месяцы жизни в Москве, осуждая свою провинциальную непосредственность и проклиная тот час, когда решил переехать в центр.

Формализм, показуха проявляются в столице в большом и малом. Помню, 6 ноября 1975 г., на первом Октябрьском празднике в Москве, мы с женой встретили во Дворце съездов на торжественном заседании таких же испуганных провинциалов – Н.И. Рыжкова и его жену Людмилу Сергеевну. Они тоже только что приехали в Москву, где Николай Иванович начал работать заместителем министра тяжелого машиностроения. Будучи знакомыми по Уралу, мы встретились как родные, ибо было видно со стороны, что они так же, как и мы, здесь, в столичном мире, одинокие и чужие. Тогда же я заметил, а понял позднее, с женами на торжественные заседания ходили чаще всего тоже только провинциалы.

Становление в аппарате ЦК КПСС в отличие от Челябинского обкома было мучительным. Размышляя над этим спустя 16 лет, вижу, что связано это было не просто с другим стилем работы, но и с совсем иными правилами взаимоотношений, другими, весьма строгими требованиями подчинения на всех должностных ступенях – от инструктора и до секретаря ЦК. Старая площадь и ее обитатели жили по своим особым законам и обычаям, известным только им и исполняемым безукоризненно.

За долгие годы монопольного положения партии в руководстве всеми сферами жизни общества был создан механизм аппарата, действующий на основе жесткой дисциплины и послушания, отлаженно и почти без сбоев. В аппарате ЦК не принято было никоим образом выделять персонально деятельность того или иного работника, каждый был лишь маленькой частью, тем самым пресловутым винтиком большого механизма, результаты работы которого были обезличенными и считались коллективными. Право на имя, на авторство имели преимущественно лишь секретари ЦК, хотя доклады, с которыми они выступали, статьи, публиковавшиеся от их имени в печати, были всегда результатом работы большого числа работников аппарата.

Не могу не признать, что работа в аппарате ЦК КПСС была хорошей школой укрощения гордыни, воспитания организованности, дисциплины, позволяла владеть анализом тех процессов, которые происходили в стране. Однако утраты были тоже немалые, ибо она лишала работника всякой самостоятельности, отучала от инициативы. Превыше всего в аппарате ЦК ценились послушание, исполнительность. Любые попытки каким-то образом выразить свое особое мнение или заявить о своей позиции в выступлениях перед аудиторией или в прессе встречали сначала неприятие, затем сопровождались осуждением, а закончиться могли отлучением от должности. Все эти варианты отношения к инакомыслию мне довелось испытать на собственном опыте.