Иллюстрированная история религий - [255]

Впрочем, после того как благодаря школе Мюлленгоффа получил распространение более исторический способ рассмотрения, и с этим материалом выучились обращаться иначе. Во-первых, ясно, что не все живущее в народе древне и имеет языческое происхождение. Кое-что из того, что Я. Гримм считал за народное и за изобилующее мифическими элементами, произошло в Средние века просто из поэтического языка или каким-нибудь иным путем. Должно, следовательно, яснее разграничивать старое и новое, чужое и туземное, искусственное и народное. К этому присоединяется то, что иное кажется народным, не будучи таковым на самом деле. Сказки, живущие в устах народа, не суть самопроизвольные продукты народной фантазии, но находятся, как это отчасти доказано, в литературной зависимости от индийских и арабских рассказов. Это побудило в свое время Маннгардта видеть истинное народное предание не в сказках, но в народных обычаях, в вере в души деревьев и демонов хлеба. Но и в этом отношении германцы не отличаются от других народов: уже Маннгардт описал аналогичные явления в римских и греческих обычаях культа, и подобные явления встречаются также у отдаленных друг от друга народов, совершенно не родственных в племенном отношении. Таким образом, народные сказания и нравы совсем не такой верный источник для германской мифологии, как это часто предполагали.

Но, несмотря на такие важные ограничения, этот столь богатый материал народных суеверий все-таки остается обильным и необходимым источником для мифологии. Согласие простейших формул сказок с ядром некоторых героических сказаний и мифов о богах требует себе объяснения. Смешение языческих и христианских элементов во многих современных нравах, в крестьянском, а также и в праздничном календаре должно быть, насколько возможно, обосновано исторически. Характерные особенности германской народной веры в отношении эльфов, карликов и великанов, неистового войска и дикой охоты должны быть исследованы как относительно различия, так и относительно связи их с родственными или соседними группами народов, именно с кельтами. Наконец, и здесь исторический метод овладел материалом и опроверг мнение, по которому сказания и нравы совсем не должны были пониматься в связи с условиями места и времени. Многочисленные собрания народных суеверий отдельных местностей в Германии и Англии непосредственно показывают, что и в отношении этого материала мы должны принимать во внимание не столько этнографические аналогии, распространенные по всему миру, сколько определенную форму предания, непосредственно связанную с местностью и племенным характером данного народа.

Вессобрунская молитва. Рукопись IX века. Мюнхенская придворная и государственная библиотека

Обращаясь теперь к северной литературе, мы прежде всего замечаем, что письменность там, за ничтожными исключениями, появилась после перехода к христианству. Из языческого времени произошли некоторые стихотворения древних скальдов, которые сохранились до нас или целиком, или в отрывках, будучи включены в позднейшие исторические сказания. Эти скальды не были ни жрецами-друидами или бардами, ни цеховыми мастерами пения. Они были придворными поэтами времени викингов (около 800-1000 гг.) и в палатах вождей и знати прославляли их геройские подвиги. Их поэзия была, следовательно, обращена к интересам настоящего; вожди заботились о том, чтобы сопровождающий их скальд мог хорошо видеть их военные походы, и ожидали от него песни (драпа), за которую они богато награждали. Таким образом, скальды были истинными сынами времени, когда слава и золото представляли блага, которых добивались с наибольшим усердием. Их поэзия была ученой и искусственной; она состояла из ряда перифраз и метафор, причем самые простые вещи говорились иносказательно. Этот поэтический язык теперь кажется нам наивным и варварским; но это была настоящая "охота за образами", при которой для обозначения одного и того же употреблялся ряд часто очень натянутых перифраз. Эти поэтические метафоры назывались kenningar; они были разнообразны, и многие из них заключали в себе мифическое содержание. Для познания мифологии эта поэзия скальдов важна именно потому, что она с несомненностью доказывает древность и подлинность многих главных мифов, так как то, на что с ясностью намекают песни скальдов IX в., не могло, конечно, быть составлено искусственно на христианской основе в позднейший период Средних веков.

В близком родстве с поэзией скальдов стоят те песни, которые мы имеем в эддах. Только эти песни – анонимные, между тем как имена и отношения придворных поэтов мы знаем с точностью. В 1625 и 1641 гг. в Исландии на одном пергаменте были впервые найдены прозаическая и поэтическая Эдды. Епископ Бриниольф, сделавший последнюю находку, был так поражен ею, что высказывал о ней самые странные суждения, будто это только тысячная часть чудесной Эдды, которая, в свою очередь, составляет лишь часть "ingenies thesauri totius humanae sapientiae conscripti a Saemundo sapienti" (великого сокровища всей человеческой мудрости, записанного мудрым Семундом). Оба собрания доныне удержали за собою название Эдд (бабка, теперь чаще переводится словом "поэтика"); поэтическую Эдду приписывали мудрому Семунду, что и сохранено условно, хотя само по себе в высшей степени невероятно; творцом прозаической Эдды с большей достоверностью считается Снорри.