Ильич - [55]

Служили в части в основном водители, соответственно, и автопарк имелся, и машины в нем, двадцать колымаг, давным-давно предназначенные к списанию.

Зимой, весной и осенью стояла в части круглосуточная тоска. Делать нечего, развлечений никаких, телевизор только да работа, ибо, как говорил отец-командир майор Пендицкий и как за ним повторял старшина Пилипенко: «Солдат без работы — это преступление».

Летом же все менялось. Лето в Сибири и на Дальнем Востоке — как в Сочах. Жара стоит неимоверная, и днём, и ночью. Все ходят загорелые, как негры, при каждом удобном случае сваливают в тайгу, по грибы, по ягоды, благо этого добра окрест полно, собирай — не соберёшь.

Кормежка же в части была из рук вон. Нет, голодать — не голодали, само собой, но провиант шёл в основе своей консервированный, концентрированный, полуфабрикатный, эрзац-провиант, словом.

От жары консервы портились, вспучивались, происходил, говоря научным языком, бомбаж, что на состоянии солдатского организма сказывалось, само собой, отрицательно.

Все это, а плюс к тому немытые ягоды и недоваренные грибы приводили к жутким и изнуряющим энтеритам, поносам по-русски. От поносов страдали все, и солдаты, и офицеры с прапорщиками. А туалет, естественно, типа сортир, расположен на улице. Мухи, жара… Короче, предэпидемическая обстановка.

Должность санинструктора, на которого и падали все тяготы заботы об служивых организмах, в части занимал человек примечательный и непростой. Звался он младшим сержантом Семеновым, имел белобрысую и несколько одутловатую внешность и происходил из Псковской губернии.

Пскобские мужики, они же скобари, как известно, народ особый. Происхождением своим скобари гордятся страшно, до сих пор помнят, как всем миром рогатоголовых псов-рыцарей бивали и в Чудском озере их топили. Поговорок про себя навыдумывали, типа: «Скобарь с колом страшнее танка», «Мы — пскобские, мы — прорвёмся», и всякое такое.

Серый не знал иных уроженцев Пскова и его окрестностей, но младший сержант Семенов, в просторечии — Сёма, хоть с колом, хоть на танке, хоть с водородной бомбой, напугать мог только самого себя, да и то, если бы увидел ночью в зеркале. Проще говоря, парнем он был мирным и незлобивым.

Круглые Сёмины голубенькие глазки в опушке белёсых ресничек жили на припухлом румяном лице только для того, чтобы закрываться при любом удобном случае, и тогда все, случившиеся рядом, могли насладиться неподражаемым, фирменным, пскобским храпом младшего сержанта.

Раз в два дня Сёма шёл в штаб части, отпирал там носимым на шее большим ключом медпункт и вёл приём, пользуя своих сослуживцев всякими таблетками и мазями, врачуя чирьи и язвы, которые густо покрывали солдатские авитаминозные тела. В остальное время он был обычным воином Советской Армии, командовал отделением, ходил в наряды, словом, просто служил, не хуже и не лучше других.

Правда, иногда в Сёме просыпался какой-то хитрый, наверное, тоже пскобской, бесёнок. Дело в том, что все люди врут. Те, которые не врут, сидят в психиатрических лечебницах закрытого типа, ибо не врать — противоестественно для человеческой природы, и от правдивости надо лечиться, желательно с помощью транквилизаторов.

Но врут люди, как правило, с какой-либо выгодой. Или впрямую — обманул ближнего и обогатился, или косвенно — для авторитета, во спасение, чтобы выгородить себя или ещё кого.

Так вот, когда в Сёму вселялся пскобской бесёнок, он тоже врал, но врал не просто безо всякой выгоды, но зачастую и в ущерб себе.

Я, грит, тридцать раз подтягивался, когда в армию уходил, а тут окреп и сорок раз подтянусь. И тянет пухлую ладошку, мол, спорим на ящик сгущёнки? Ну, визави младшего сержанта, сдерживая улыбку, солидно соглашается: спорим. Он-то, с Сёмой полтора года на соседних койках проспав, знает лучше лучшего, что тот даже отжаться больше двадцати раз не сможет, какие уж тут подтягивания. И бегает потом Сёма, сгущёнку ищет…

Или вот был случай — рассказал Сёма про то, что на гражданке водил он машину с завязанными глазами, потому что он экстрасенс, и видеть, что на дороге твориться, ему ни к чему. И опять — спорим?

Ага, поспорили, а потом молодые бойцы, «гуси» то бишь, всю ночь кабину командирского «Уазика» рихтовали да красили…

Так вот — летом от поносов страдали по причине плохой кормёжки практически все, кто-то больше, кто-то меньше. Офицерство и прапорщиство не так сильно — все же люди дома питаются наполовину, и потом самогонкой дезинфицируются регулярно. Кроме самогонки, к слову сказать, в посёлке иного спиртного не водилось, не завозили, «сухой закон».

У солдат свой дезинфектор, но плохенький, бражкой зовётся. От него, на взгляд Серого, кишки ещё сильнее пучит, а посему дристали славные защитники Страны Советов по-чёрному, до изнеможения дристали.

Был среди сослуживцев Серого один солдат, Валька Зимин, которого понос замучил ужасно, до последней крайности. Ходил весь бледный, пошатывался, температура упала до комнатной, под глазами круги и тени. Не солдат, а Гамлетов папа, в том виде, в котором он сыночку явился.

Кто печётся о здоровье и телесной крепости воина Советской Армии? Командир? Шиш, он о боевой выучке печётся. Замполит? Тоже мимо, этот о душе заботится, вернее, о духе, о душе — это уже священнослужитель…